За несколько домов от них какой-то человек красил каменный столб, к которому крепилась калитка. По крайней мере, издали это выглядело именно так. Но Алин вспомнил, что им говорили про планету на инструктаже перед высадкой, и понял, что на самом деле увиденный ими человек занимается куда более трудным и сложным делом: вжигает в камень цветной порошок. Эта работа называлась инкауст, и выполнялась факелом водородной горелки, в пламя которой подмешивалась каменная пыль нужного цвета. Горелку человек держал перед собой, на лицо опустил полукруглый щиток из прозрачного пластика или модного в последнее время полиметалла. Компрессор, запас жидкого водорода для горелки и смеситель красок помещались в серо-зеленом рюкзаке за плечами инкаустера. Несколько поодаль на тротуаре горкой возвышались вскрытые картонные упаковки от порошков. Искусство вжигания требовало верного глаза и твердой руки: цветной порошок намертво сплавлялся с верхним слоем камня, создавая твердую корку толщиной в два-три пальца. Получившееся покрытие не выцветало столетиями, и сходило только от выветривания. Однако выдержать процедуру нанесения могли только лавовые породы: базальт, диабаз и им подобные. Поэтому если уж что-то решали украсить вжиганием, это "что-то" сохранялось в городе на века. А поскольку с базальтом на новооткрытой планете проблем не было, да и резать его в конце концов научились, то города здесь украшались вечными постройками, долго сохранявшими как свежесть приданной когда-то окраски — так и все ошибки, которые инкаустер мог бы допустить при работе. Вот потому-то неуверенные в себе люди не брались за вжигание, а уж кто брался, те работали на высшем уровне.
И Алин Адрен и его солдаты залюбовались четкими движениями мастера. Потом заметили и прямоугольную табличку на высокой ножке. "Работы ведет Красильщик Сэпли из Лорбанери." — извещала первая строка таблички. Чуть ниже, другим шрифтом, вызывающе горел девиз: "Сделай лучше — если сможешь".
Алин Адрен выдохнул и направил патруль мимо красильщика, в сторону Ратуши, чтобы вернуться на обычный маршрут. Взбучки за отклонение он не боялся: командир патруля имеет право идти как угодно и куда угодно, был бы результат. Пока отделение прошло оставшиеся до красильщика два фасада, Сэпли успел полностью обжечь правый столбик калитки и убрал факел, очевидно, готовясь перейти к левому. Он даже сделал несколько шагов навстречу патрулю, но, увидев вскинутое оружие, презрительно фыркнул, пожал плечами и развернулся спиной к солдатам.
А когда отделение почти миновало его, Сэпли выкрутил газ до упора, отчего факел стал полуметровой длины, и прыгнул в середину группы. Наспех полоснул капрала, развалил бронекостюм второго правого номера, потом повернул пламя на идущего в хвосте стрелка — взрывчатка, которой тот был обвешан, мгновенно сдетонировала. Стрелка разнесло в клочья, а троих замыкающих разбросало по улице. Тихое утро превратилось в ад: оружие и внимание патруля поначалу было направлено наружу строя, а потом солдаты боялись стрелять, чтобы не задеть своих и не попасть в рюкзак Сэпли. Взрыв упрятанного в нем водорода мог бы развешать весь патруль на окрестных деревьях. Пока задние спохватились перевести стволы, пока Демура выталкивал лейтенанта вперед, из-под факела, пока второй левый номер с истошным визгом садил в никуда пулю за пулей, безумный красильщик вертелся между пехотинцами и полосовал их белым огненным мечом, температура которого равнялась температуре звездной поверхности. Один из опрокинутых взрывом патрульных потянулся за уроненным ружьем; заметив это, Сэпли немедля хлестнул солдата факелом по шее, и тот ткнулся в землю и больше уже не двигался. Адрен нервной скороговоркой докладывал на базу, стараясь не сбиться на крик, и одновременно пытался заставить первые номера смотреть по сторонам: сейчас на патруль было удобнее всего напасть откуда-нибудь еще. Семеро бойцов, пережившие внезапную атаку, разбежались вокруг Сэпли широким кольцом и наконец-то смогли стрелять, не рискуя задеть своих или угодить в водородный баллон. Все прицелились точно, и почти одновременно красильщик получил по пуле в каждую руку и ногу. Он упал на бок, так и не выключив горелку. Солдаты стояли вокруг и тяжело поводя плечами, сопели в коммуникаторы. Наружные микрофоны исправно доносили режущий свист белого пламени, бульканье и шипенье плавящейся под ним брусчатки и совершенно неуместный сейчас шорох листьев.
— Демура — периметр! — гаркнул лейтенант. Капрал очнулся и пинками развернул двух соседних с ним рядовых наблюдать за подходами к кольцу. Один из отброшенных взрывом стрелков подогнул ноги под живот и попробовал встать. Поднялся на колени и упал снова. Третий правый подобрал раненого пехотинца и пытался смазывать его ожоги, а еще двое осторожно подходили к лежащему красильщику со стороны головы, откуда он не мог их видеть. Лейтенант настороженно вертел шлемом: в шуме листьев ему мерещился то шорох чьих-то шагов, то треск мотора.
Прежде, чем Хатто и Муненори приблизились, красильщик резко перекатился на другой бок. Простреленные руки уже не подчинялись ему, и он ударил по контрольной коробке всем телом. Факел удлинился еще вдвое. Задеть никого из бойцов он уже не смог, но патрульные испугались резкого движения. Слаженно грохнули винтовки — и допрашивать стало некого. Сэпли из Лорбанери умер перед недокрашенной калиткой собственного дома. Произошло это утром третьего дня, считая от вторжения Дома Куриту на окраинную планету, имевшую вполне говорящее имя.
Планета называлась — Арда.
Ровно через час после стычки поредевший патруль Алина Адрена угрюмо выстроился на плацу перед воротами главной базы. Никто не мог сказать, как дежурный офицер отнесется к происшествию, и чем оно обернется для молодого офицера, на долю которого досталась первая кровь в этой войне. Солдаты хмуро переглядывались: им казалось, что они сделали все, как надо, да и лейтенант, в сущности, невиновен.
Лейтенант вяло прохаживался в стороне от строя и уныло глядел в землю. Поэтому он не сразу обратил внимание на упавшую рядом тень. Наконец, гул двигателей и дрожь земли под ногами все же оторвали Алина Адрена от мрачных мыслей. Он поднял голову: в обжигающе-синем небе над ним навис десятиметровый боевой робот. Пара колонноподобных ног упиралась в землю. Верх ступни робота приходился на уровень человеческой груди, а обхватить стальную лодыжку не смог бы даже самый широкоплечий богатырь. Набитое механизмами и электроникой туловище, из которого в разные стороны торчала пара рук-манипуляторов, было такой же высоты, как и ноги. Где-то в брюхе робота термоядерный реактор неслышно и неспешно пожирал топливо, наполняя многотонную громадину силой и боевой мощью. Голова — пилотская кабина — придавала силуэту робота изрядное сходство с фигурой человека. На расстоянии в полкилометра иллюзия была бы полной, но офицер разглядывал робота метров с десяти и видел отличия: голова напоминала лежащее боком зубило; по обе стороны от угловатой кабины, словно уши, выглядывали жерла ракетных пусковых установок; обе бронированные руки вместо предплечий и кистей завершались счетверенными автоматическими пушками. По количеству пушек Алин Адрен и определил тип машины: "Снайпер", модификация "Эвенджер". Пятьдесят пять тонн, кажется… Офицер безрадостно проводил взглядом очередное облако.
Прозрачный бронеколпак кабины откинулся, и на плечо стального гиганта выбрался Еиси Нагамори, сокурсник Алина по военному училищу.
— Адрен! — крикнул ему сверху такой же молодой лейтенант. — Поздравь: нас наконец-то вынули из резерва! Наконец-то настоящее дело! Где-то в Корне или Инкорне, короче — на запад отсюда, ближе к горам!
Нагамори определенно был счастлив; еще в училище он бредил войной. Случалось, замордованные муштрой, тренировками и занятиями, курсанты кричали во сне: "Мама!" или "Мать твою!", а Нагамори однажды разбудил взвод первокурсников диким командным воплем: "Контакт! Четыре фигуры на восемь часов!" — и при этом так был увлечен своим сном, что даже не проснулся. Пехотные курсанты, правда, шутки сперва не поняли. Им вежливо объяснили: чтобы проще было указывать направление, с которого внезапно появляется цель, поле зрения условно представляется круглым часовым циферблатом, в центре которого находится наблюдатель. Направление прямо перед собой будет звучать как "двенадцать часов", справа — "три часа", за спиной — "шесть часов", слева — "девять часов", и так далее. Против обыкновения, Нагамори не осмеяли: Еиси учился отлично, и все наставники хвалили его усердие, а сам он был весел и не заносчив. "В конце концов, разве мы шли в училище проверять, как у солдат сапоги вычищены?" — зло подумал Адрен — "Мы все — романтики войны, и вот теперь получили то, что хотели!" И он улыбнулся, почти физически ощутив, как черный силуэт Нагамори, плывущий в безмятежной выси, делится с ним силой и удачей. Наверняка Еиси так же наслаждается ветром и утром; стоит ли его огорчать своим унынием?