Командир озабоченно почесал затылок и принялся обдумывать ситуацию. Больше половины жителей Изенгарда сбежали в окрестные леса и предгорья. Немногие оставшиеся попрятались в домах. Сам Гимли с двумя десятками верных друзей засел в заводе каменного литья. Два отрога и запертая каменной стеной долина между ними представляли бы собой великолепную крепость, будь на Арде тяжелые ракетные установки, боевые лазеры и тому подобное вооружение. Именно поэтому четвертый оперативный отряд Дома Куриту имел приказ завод захватить и поставить в нем эти самые ракеты и лазеры. Гимли, как видно, тоже понимал значение позиции, но сколько лейтенант ни чесал голову, он не видел, каким образом вождь изенгардских гномов собирается защищать свой завод от десяти роботов и трех рот по сотне бронепехотинцев в каждой. Отливками закидывать, что ли?
— Четырнадцатое звено пойдет вперед. Встанет во дворе и возьмет под прицел все замеченные отверстия, окна, ворота, и прочее такое. — распорядился, наконец, лейтенант Сугороку. — Тринадцатое звено прикрывает их огнем с места на случай непредвиденных случайностей… Рота "Тигр" — оцепление между заводом и городом, чтобы никто из горожан не кидался под огонь, и никто не сбежал с завода. Рота "Змей" — входит вместе с четырнадцатым звеном. После того, как "Змей" и эсчетырнадцать возьмут на прицел все дырки, мы еще раз потребуем капитуляции. Если согласятся, "Змей" как гарнизон занимает завод внутри. Рота "Дракон" в резерве, при удачном раскладе присоединится к "Змею". Да, кстати! По дирижаблю пока что не стрелять: если удастся взять его целым, на нем можно будет возить роботов десятками… Кто найдет вражеских роботов или другую технику — сигнал как обычно, красной ракетой в направлении замеченной цели. На случай очень больших проблем — три белые ракеты, сигнал отхода вот к этим позициям перед стеной, где мы сейчас стоим. Вопросы?
Собравшиеся вокруг Сугороку пилоты роботов, командиры и сержанты пехотных рот вопросов не задавали. Спорить о том, что скрывается за уверенным отказом Гимли, смысла не было. Наверняка предводитель гномов на что-то опирается, но догадки строить бессмысленно. Пришел стрелять — стреляй!
— Сигнал к атаке — три зеленых свистка, — дежурной шуткой закончил приказ лейтенант. Пехотные офицеры направились к своим подразделениям, а озябшие пилоты роботов по лесенкам заторопились наверх, в теплые кабины своих гигантов. Хорошо пехоте в бронескафандрах! Пилоту куда хуже: под бронеколпаком в бою паришься, скидываешь с себя все. Захочешь наружу — или одевайся добрых пять минут, или накинь один комбинезон и колотись. Особенно, когда погода как сегодня: низкие серые тучи, правда без дождя. Зато холодный, северный ветер.
Северный ветер ревет над морем; драккар послушно раскалывает волны надвое. Андрей Норвежец стоит на носу корабля; крылья плаща раскинулись в воздухе за обоими его плечами. Ростом Андрей не вышел, да и волосы прямые черные — индейские, а не скандинавские. Но бывший спецназовец так хорошо знает эпоху викингов, и настолько точно восстановил со своей командой многие ее приметы, что еще задолго до высадки на Арду получил прозвание Норвежца.
Вдоль нильфгардских черных фьордов, у скалистых берегов по морю неспешно ползет огромная металлопластовая мыльница. Тридцать солдат бронепехоты — Андрей точно знает, что тридцать, перевозка не первая, а за паромами по его распоряжению следят в портах, — охраняют лежащего в трюме двенадцатиметрового стального идола. Мерно стучит двигатель, и наблюдатель под тентом, опершись на турель плазморазрядника, извлекает из флейты полную прозрачной грусти мелодию. Паром перевозит боевого робота Дома Куриту, и перевозит его в Торсхейм. Там накапливается первый батальон Южного Полка; ясное дело, что готовится полк вовсе не к парадам.
Солнца нет. Небо серое, и облака бегут по нему ровными толстыми потоками. Лето, но прохладно над морем. Андрей Норвежец любит такую погоду, и пусть южане ежатся и трясутся: каждому свое удовольствие. Норвежец пьет воздух всем телом. Северный ветер породил викингов; и когда клонятся под ураганом высокие сосны, люди говорят: "Идет Создатель Мужчин!"
На пароме, конечно же, давно заметили сорокаметровую ладью под парусом в красно-белую полоску. Но солдаты смеются: им ли бояться деревянной скорлупки! Даже не будь при каждом ручного оружия, плазмораздрядник на турели в одну секунду разольет поверх моря воды озеро пламени; кто же осмелится напасть на паром?
Викинги и не нападают. Подойдя достаточно близко, они спохватываются, что выбранный курс приведет их к удару о прочный корпус парома. Оплошавшие мореходы спускают парус и разом вспенивают воду веслами. Двенадцать весел для "длинного корабля" маловато, но никто на пароме не знает этого. Для солдат Дома Куриту посмотреть на драккар всего лишь развлечение; они толпятся у борта, громко хохочут и тычут в деревянный кораблик пальцами броневых перчаток.
Однако викинги оказываются полными лопухами в кораблевождении. Ну кто же знал, что течение немедленно потянет приблизившийся драккар под винты? Викинги возмущенно орут, размахивают руками, пытаются оттолкнуться от парома веслами, но в конце концов драккар разворачивается борт к борту с металлопластовой мыльницей. Увлеченные зрелищем солдаты пропускают момент, когда планшир парома скрывает драккар от плазморазрядника. Еще несколько мгновений, и корабли сойдутся, а потом деревяшку проволочет за корму и отбросит. Ну, малость пообдерутся — другой раз будут умнее. Солдаты спокойны. Андрей Норвежец из последних сил держит равнодушное лицо. Чтобы занять хоть чем-нибудь себя и команду, он высоко в небо подбрасывает сверкающий серебрянный кругляш:
— На подготовку одна монета, — хрипло говорит Андрей Норвежец, — Молись, кто верует!
Монета возносится к облакам; по спине Андрея за ней ползут жаркие лучи взглядов; одиннадцать хирдманнов шепчут разными голосами одиннадцать разных молитв: кто припав на одно колено, кто смиренно сложив руки на груди, а кто просто склонив голову. Только горе-кормщик бросил рулевое весло и вытянул обе руки к небу. Смолкают удивленные солдаты Дома Куриту; маслом по воде расплывается тишина.
Громкий всплеск — боги побрезговали монетой, и она поднимает брызги тоненьким белым столбиком. Солдаты еще провожают его взглядами, а двенадцать викингов огромными кошачьими прыжками прямо с палубы взлетают на двухметровый борт парома.
Андрей Норвежец сбросил мешающий в рукопашной плащ. Солдаты Куриту сильны на расстоянии, страшны лазерами и пулевым оружием, в поле глупо тягаться с боевым роботом и даже с бронепехотой. Норвежец немало времени поломал голову, пытаясь не поступать так, как хотел бы его враг. Понятно, что шансы есть только в свалке, где солдаты побоятся стрелять, чтобы не попасть друг в друга. Но броневой скафандр чем пробьешь?
Викинги нашли решение в древней истории, и называлось оно — чекан, или клевец, а выглядело как молоток с острым бойком. Маленький бронебойный снаряд, четыреста граммов смерти на метровой стальной ручке. Четырехгранная ударная часть изогнута по слабой дуге, получается словно бы коготь или клюв. Все мыслимые и немыслимые достижения металлургии вложены в расчет прочности и закалку новых чеканов; из сорока добровольцев на драккар попали одиннадцать лучших рубак.
И вот теперь Норвежец быстро и плавно разворачивается на пятке, обеими руками вращая чекан параллельно палубе. Движение тщательно отшлифовано на тренировках, клевец послушно набирает нужную скорость. Удар! Феррокерамическая броня лопается, чекан ломает ребра, протыкает насквозь легкие, еще раз противно хрустит костями и выходит из спины противника — а над его острием подымается в свежем морском воздухе отвратительный розовый пар.
Кровь?
Краем глаза Норвежец видит помост с турелью. Барон Локарн проворачивает вокруг тела гигантскую двухстороннюю секиру-лабрис, боевая часть которой весит шестнадцать килограммов. Говорили Локарну: тесно будет тебе с ней на палубе — не послушал… Противник Локарна в ужасе белеет и уворачивается; сдержать удар невозможно, но Барон и не пробует. Его секира продолжает движение, с хрустом и звоном срезая одну, две… — ого! Три! Три тентовые стойки! Пластиковый тент плавно накрывает солдата, и пока он выпутывается, Локарн и еще один викинг с перекошенными от страха лицами бешено молотят мягкое шевелящееся нечто — вылезет, прорвется к турели, и тогда конец всему! — пока не замечают, что сапоги их уже хлюпают по вытекающей из-под разлохмаченного пластика красной волне.