Люди были возбуждены не меньше лошадей. Индейцы и ристанийцы суетились вокруг выпестованных животных, беспокоясь, как те перенесли доставку и перелет в невесомости. Но ни короткошерстные тяжеловозы, ни налитые силой мустанги, ни тонконогие бегуны текинской породы, ни заново выведенные общиной Грюнвальдского монастыря дрыкганты поначалу не подпускали к себе даже знакомых. Пока открылись все нужные двери и были проложены все необходимые мостки, пока коней успокоили достаточно, чтобы подойти к ним и выпустить из цепей, пластиковая обшивка стен под копытами разлетелась в пыль.
Наконец, открыли первый трюм. Верхом на вороном жеребце вылетела Сашка Ночь; ее волосы иссиня-черной волной хлопнули по лицу стоявшего у края аппарели Всадника. Смерч под ней вскинулся на задние ноги и повернулся, переступая, оглядывая край с высоты вскинутой головы. Потом заржал громко, призывно, яростно — и из глубин лихтера все звери отозвались ему новым всплеском бешеной радости.
Сашка рассмеялась во все горло, несильно ткнула Смерча коленями. Тот сорвался в карьер и понесся прямо в степь, в яблоко восходящего солнца. Туда, где далеко-далеко на горизонте взблескивала полоска реки: Онтава торопилась к месту впадения в Андуин Великий. А следом из второго и третьего трюма уже неслась дикая, пьяная от радости волна индейцев верхами на своих любимых мустангах всех мастей и размеров. Пока Всадник пытался разглядеть, оседланы ли кони, и успел ли кто кинуть хотя бы подстилку им на спину, индейцы вломились в высокую траву с хрустом и треском; полосы холодного травяного сока смешивались на влажных конских боках с утренней росой, лошадиным и человеческим потом. Табун голов в двадцать вырвался на простор и понесся прямо на север, к Серебрянке.
— Ведь они даже уздечек не надевали! — удивленно вскрикнул Всадник сам себе. Кто-то ответил ему из глубины лихтера:
— Ничего. Пусть радуются. Сегодня день такой — можно почти все. Беды не случится.
Всадник повернулся к говорящему, и только собрался возразить, как слону надоело ждать очереди. Он налег лбом, а потом и всем телом на дверь загона, вынес ее на себе в коридор, растоптал — и помчался, хоть и не так быстро, как конная лава, но целеустремленно. Остановить его, ясное дело, никто и не пробовал. Слон выскочил наружу, под каждым его шагом прогибался металл аппарели, и Всадника качало, словно волнами на море. Зверь протрубил, развернулся строго на юг и потрусил размашисто и деловито, как будто хотел успеть куда-то к назначенному сроку. В высокой траве за слоном оставалась просека. Всадник успел порадоваться, что хоть слониху отложили до следующего рейса. Вдвоем они могли бы и лихтер повалить.
Между тем распахнули и четвертый трюм. Животные в нем уже немного успокоились; высокие дрыкганты выбегали на трап, а потом на траву хоть и рысью, но все же не так неистово, как перед тем табун мустангов. Ристанийцы быстро накидывали потники, привычно запихивали железки уздечек в зубы. Затягивали подпруги. Кони с достоинством подчинялись, но и их снедало нетерпение. Какой-то наездник уже из седла спросил, даже не пытаясь отделить себя от лошади:
— Всадник! В галоп поднимемся, ноги не поломаем?
Неожиданно для Всадника ответил тот самый незнакомец. Он вышел на трап, окинул равнину взглядом и уверенно заявил:
— Не поломаете. Степь во все стороны как стол. Овраги не резкие, да и видны издали. Ям и камней нет совсем.
— Откуда ты знаешь? — уставился на него Всадник. Тот молчал. Некоторое время Всадник рассматривал его в ожидании ответа. Невысокий, скорее коренастый, чем стройный. Голова и глаза круглые. Волосы темные, почти черные. Вьются или нет, сказать нельзя — пострижен коротко. Одежда… Стандартные всепогодные куртка, ботинки и брюки для освоения новых земель. Все предметы одинакового серо-зеленого цвета, нигде нет ни говорящей вышивки, как у индейцев и хакеров Раздола, ни гербов, как у рыцарей Роланда. Кисти рук неожиданно для плотного телосложения небольшие, пальцы тонкие и длинные. Возраст? Что угодно от двадцати до тридцати лет. Если не высаживается со своей группой, а попал на чужой челнок, то по характеру может оказаться одиночкой, но может и наоборот — пришел в поисках новых знакомств.
— Кто ты? — спросил, наконец, Всадник.
— Вот уж что совершенно неважно, — ответил человек с явным облегчением, словно ждал более неприятного вопроса. — Бери коня и едем! — и сам без всяких колебаний вскочил на ближайшего жеребца, словно для него и седлали. Но хозяин, похоже, не обиделся — если вообще заметил. Коней много, хватит каждому. Не в такой же день, как сегодня, жалеть седло гостю!
И тогда Всадник Роханский отбросил сомнения, а потом отправил следом и мысли. Кто-то уже оседлал и его Белого Ветра, так что задерживаться не пришлось. Всадник потянул поводья на себя — Ветер послушно встал на задние, а Всадник посмотрел по сторонам. За спиной нетерпеливо топтался табун; смеялись люди, фыркали и коротко ржали кони.
— Во-он до того изгиба реки — выбрал Всадник. Кто-то поймал его взгляд и подмигнул в ответ. Странный незнакомец пригнулся к шее Черта. Всадник был готов поклясться, что человек этот если и ездил раньше верхом, то мало: держится в седле слишком зажато, разумом знает, а телом еще не умеет. Но вот поводья отпущены, кони словно подхвачены вихрем — и нет ни печали, ни зла. Ни гордости, ни обиды. Только северный ветер пригибает траву, да грива мешается с волосами, да мерный глухой рокот нарастает: широкий полумесяц всадников Ристании идет по степи в первое утро Арды.
Почти в то самое утро, но уже на таком расстоянии от Арды, которое даже луч света преодолевает за шестьдесят земных лет, госпожа Минни Тауэр собиралась на службу и раздумывала, смотреться ли в зеркало — или лучше не огорчать себя перед началом трудного дня. Что день будет трудным, Минни не сомневалась: в ее отделе легкими путями не ходили почти никогда.
Госпожа Минни Тауэр занимала должность, полное наименование которой состояло из шестнадцати слов. Естественно, запомнить их никто не мог, а потому и сама Минни на вопрос о работе отвечала только, что служит психологом в военной разведке Великого Дома. В свои двадцать пять лет она уже несколько раз успешно подменяла господина начальника девятнадцатой группы информационного обеспечения младшего генерала Нгуен Баня. Чтобы понять, насколько высокой и ответственной являлась должность госпожи Минни Тауэр, и почему Минни так ею гордилась, следовало знать очень много вещей.
Прежде всего, стоило обратить внимание, что девятнадцатая отдельная группа информационного обеспечения не входила ни в один из отделов департамента, и даже господину начальнику департамента старшему генералу Гикори Тэ подчинялась больше номинально. Господин начальник девятнадцатой группы Нгуен Бань отчитывался непосредственно перед господином командующим девятнадцатой учебно-тренировочной базы полным генералом Фудо-ме Синоби. Но и господин Фудо-ме Синоби тоже нарушал все принятые в служебной иерархии Дома Куриту правила и нормы, и не получал приказов ни от командующего третьей действующей армией, ни даже от командующего округом Центрального Дворца, которому подчинялась третья армия, а вместе с ней еще первая и девятая.
Округ Центрального Дворца насчитывал ни много ни мало, сорок шесть обитаемых планет. Ровно тридцать из них были густонаселенными мирами, которые сами себя кормили, производили всю необходимую в пределах планеты технику, владели всеми нужными технологиями в медицине, межзвездной связи, а кроме этого еще и славились на всю Внутреннюю Сферу своими заведениями и учреждениями по воспитанию и обучению детей всех возрастов. Из оставшихся шестнадцати миров двенадцать бурно развивались, ежегодно поглощая сотни тысяч переселенцев с тридцати уже очень густо заселенных планет. Три мира мало годились для обитания людей, почему служили в основном источниками редких элементов и полигонами для испытаний техники; ну а последняя планета заслуживала упоминания отдельной строкой.