Мендель пошел дальше, чтобы показать, что аналогичное распределение признаков характерно и для других показателей, а не только роста. Он доказал, что каждый экстремум характеристик удерживал в дальнейшем свою идентичность. Если в каком-либо поколении этот признак исчезал, то появлялся в последующем поколении.
Это был ключик к теории эволюции (хотя Мендель никогда и не думал о приложении своих выводов к этой теории), поскольку сделанные им выводы означали, что случайные вариации видов в течение времени не усреднялись, а то появлялись, то исчезали как наследственные признаки, пока естественный отбор не давал полное их использование.
Ответ на вопрос, отчего же эти признаки казались усредненными в последующих поколениях, был таков: при случайном скрещивании наследуемые характеристики на самом деле были комбинацией генных характеристик. Разные компоненты их могут наследоваться независимо, и, пока каждый признак наследуется в манере «да» или «нет», общий результат некоторых «да» и некоторых «нет» — эффект усредненности.
Выводы Менделя также повлияли на евгенику. Выходило, что «вытравить» нежелательные характеристики не так уж просто: они не проявятся в одном последующем поколении, однако проявятся в другом. Искусственный отбор — дело более тонкое и более длительное, чем предполагал Гэлтон.
Гендель педантично описал результаты своих опытов, но, понимая свое положение малоизвестного ботаника-любителя, счел более мудрым заручиться поддержкой авторитетного ученого. Поэтому в 1860 г. он отослал свои результаты на суд Нагели. Тот отнесся к творчеству Менделя весьма холодно. Ему показалось малоинтересным подсчитывать расщепление признаков у какого-то горошка: гораздо более его влек мрачный мистицизм вселенских теорий вроде ортогенеза.
Мендель был разочарован. В 1866 г. он опубликовал свои заключения, однако без поддержки маститых ученых он остался незамеченным. А между тем Мендель был основоположником науки, которую мы сейчас именуем генетикой, или изучением механизма наследования, но ни ему, ни кому-либо иному это еще не было известно в те времена.
МутацииВо второй половине XIX в. перед ученым миром встала и еще одна проблема: в результате последних достижений физики длинная история Земли оказалась гораздо короче той, что представлялась. Закон сохранения энергии требовал разрешить вопрос: откуда приходит энергия Солнца? Тогда еще ничего не было известно ни о ядерной энергии, ни о радиоактивности. Можно было бы предположить, что эволюция шла скачками, поскольку в свете открытий физики оказалось, что для постепенной «дарвинистской» эволюции попросту не хватает времени.
Голландский ботаник Хуго де Ври (1848—1935) был одним из сторонников эволюции скачков. К своей теории мутаций он пришел позже Менделя, но тем же путем, наблюдая за растущими в собственном саду растениями. Он обнаружил, что индивидуальные характеристики передаются из поколения в поколение без смешения и усреднения, причем в каждом поколении появляется новая разновидность растений одного и того же вида, отчетливо отличающаяся от прочих, и она также закрепляется наследственно. Де Ври назвал эти внезапные изменения мутациями (по-латыни — «изменения»).
Такие скачкообразные изменения в генетике всегда были известны простым скотоводам. К примеру, в Новой Англии в 1791 г. появилась закрепленная мутация коротконогой овцы. Ее закрепляли и разводили только потому, что она не могла перепрыгивать изгороди — а значит, облегчала задачу скотовода. Однако скотоводы не были озабочены теоретическими изысканиями, а ученые до поры до времени не вдавались в проблемы скотоводов.
Когда де Ври уже готовился опубликовать свои выводы, добросовестное изучение предыдущих работ по теме открыло перед его изумленным взором 34-летней давности изыскания Менделя. Кроме того, еще двое ученых, немец Карл Э{5их Корренс и австриец Эрих фон Сейсенег, в том же году опубликовали работы, весьма сходные с работой де Ври. И все трое независимо процитировали выводы Менделя и привели свои в подтверждение его прозорливости.