В этом смятении возничий уже теряет управление, многие кони калечатся, у них ломаются крылья. Если, несясь по небесному своду, души недостаточно заглядывают в занебесье, то они тяжелеют и устремляются вниз, а повстречав на пути тела, вселяются в них; они дают жизнь телам, и таким образом возникает смертное.
Душа обрекается на земное существование на срок по крайней мере в 10 тысяч лет (ибо она не может окрылиться раньше) и лишь в редких случаях на 3 тысячи лет, если за это время она трижды изберет образ жизни мудреца. Падение душ на землю оказывается в то же время "грехопадением", рождение человека - торжеством зла. Правда, это не абсолютная победа зла, душа сохраняет возможность (в этом отличие платонистской трактовки вопроса от христианского учения о грехопадении), опираясь на силы разума, вернуться на небосвод, но тем не менее теперь, с вхождением в тело, борьба разума с вожделением происходит на новом, более низком и менее благоприятном для разума уровне. Души вселяются в разных людей в зависимости от их достоинств - того, сколько они видели в занебесье. Только лучшая попадает "в плод будущего поклонника мудрости и красоты или человека, преданного Музам и любви", а худшая попадает в тело тирана (58, 2, 184). К слову, заметим, что ненависть Платона к тиранам, связанная с его политическими убеждениями, подкрепляется и этическими доводами:
тиранизм есть высшее проявление безнравственности, поскольку тиран пользуется практически неограниченными возможностями для удовлетворения своих эгоистических желаний, дурных прихотей; безнравственные вообще не умеют сдерживать себя, они - самодуры, тиран же - законченный самодур. По завершении своей жизни в первом воплощении души подвергаются суду, одни из них в порядке наказания заключаются в подземные темницы, другие поднимаются в некую область неба. На тысячный год являются те и другие, чтобы выбрать себе новый удел. Человеческая душа при этом может получить и жизнь животного: "...кто предавался чревоугодию, беспутству и пьянству... перейдет, вероятно, в породу ослов или иных подобных животных", а те, кто преуспели в гражданской добродетели, рассудительности и справедливости, "окажутся в общительной и смирной породе, среди пчел, или, может быть, ос, или муравьев..." (58, 2, 47; 48).
Будучи отягощенной неразумной частью, которая смыкается с телом и становится его рабом, душа забывает о своем первоначальном существовании в подлинном мире идей. Поэтому познание выступает как воспоминание. Идея познания-воспоминания ("ведь искать и познавать - это как раз и значит припоминать". - 58, 1, 384 - 385) как бы суммирует два сократовских тезиса: "Добродетель есть знание"
и "Познай самого себя". По смыслу первого тезиса добродетельная личность должна выйти за свои собственные пределы, в область всеобщего, а по смыслу второго - сосредоточиться на самой себе. В памяти человеческой души, считает Платон, еще с периода ее бестелесного заоблачного существования как бы заложены идеи блага, красоты, соразмерности, справедливости и т. д. Речь идет о том лишь, чтобы актуализировать эту память, припомнить то, что уже было видено, но оказалось забытым. Для этого человек как раз должен самоуглубиться, "как можно тщательнее отрешать душу от тела, приучать ее собираться из всех его частей, сосредоточиваться самой по себе и жить, насколько возможно, - и сейчас и в будущем - наедине с собою, освободившись от тела, как от оков" (58, 2, 26).
Припоминая все совершенное, чему она была приобщена в мире идей, душа одновременно приходит в состояние необычайного возбуждения и страстно тянется к этому прекрасному миру, стремится вырваться из смертных оков.
"При высшем напряжении познания душа желает исступить из тела" (224, 260). Познание-припоминание оказывается одновременно и нравственным очищением.
Этим совпадением нравственного возвышения и познания определяется человеческое благо. Вообще благо, согласно Платону, есть "то, ради чего всегда становится становящееся ради чего-то" (58, 3(1), 70). Оно есть цель стремления: "...у всех действий цель одна - благо..." (58, 1, 330). Благо, взятое в нравственном аспекте, или благо в собственном смысле слова, характеризуется тем, что оно является "наисовершеннейшим", "довлеет себе" (58, 3(1), 22). "...Все познающее охотится за ним, стремится к нему..." (58, 3(1), 23). В содержательном плане оно определяется Платоном как единство истины, добра и красоты: "...если мы не в состоянии уловить благо одной идеей, то поймаем его тремя - красотой, соразмерностью и истиной..." (58, 3(1), 83).
Как может человек приобщиться к этому благу? В соответствии со структурой своей души он может это сделать или через посредство разумения, или через посредство удовольствий, или через посредство синтеза того и другого.
В "Филебе", где по преимуществу обсуждается проблема блага, Платон приходит к выводу, что ни удовольствия, ни разумение не соответствуют искомому критерию, согласно которому благо само достаточно. Благо человеческое надо искать в их сочетании. "Перед нами, - рассуждает Платон устами Сократа, - точно перед виночерпиями, текут две струи; одну из них струю удовольствия - можно сравнить с медом, другая - струя разумения, отрезвляющая и без примеси вина, походит на суровую и здоровую воду. Вот ихто и нужно постараться смешать как можно лучше" (58, 3(1), 79). Какова формула этой чудесной смеси?
Прежде всего есть два вида разумения (знания) и два вида удовольствий. Существует разум, а соответственно знание, направленное "на то, что не возникает и не погибает, но вечно пребывает тождественным и неизменным"; другой вид знания имеет своим предметом "возникающее и погибающее" (там же). Они неравнозначны: первое более истинно и подлинно, чем второе. Оба входят в структуру добродетели. Что касается удовольствий, то к первому виду относятся такие, которые можно назвать истинными, чистыми, хорошими. Их особенность в том, что они соразмерны, не связаны со страданиями, беспечальны: недостаток в них незаметен, восполнение заметно и приятно. Они несильные. Это - удовольствия, вызываемые красивыми очертаниями (геометрическими пропорциями), красками, звуками, запахами, занятиями наукой (если это не сопряжено с неприятной жаждой познания), а также с рассудительностью и другими добродетелями. Удовольствия второго вида (гнев, тоска, гордость, страх и тому подобные чувства) характеризуются безмерностью, вносят волнение в душу и всегда сопряжены со страданиями. Словом, есть удовольствия от нежных и ясных звуков, а есть удовольствия от щекотания (см. 58, 3(1), 64 - 66). Между ними нет ничего общего. Только первого вида удовольствия входят в благо, но и они занимают в его структуре последнее место. "На первом месте стоит некоторым образом все относящееся к мере, умеренности и своевременности и все то, что подобно этому принадлежит вечности", на втором - "прекрасное, совершенное", на третьем - "ум и разумение", на четвертом - знания, искусства, правильные мнения, на пятом - "те удовольствия, которые мы определили как беспечальные и назвали чистыми удовольствиями самой души..." (58, 3(1), 85). Решающая роль в достижении блага принадлежит разуму. И важнейший признак того, что человек на правильном пути, - любовь к истине, стремление все делать ради нее, ради познания самого прекрасного.
В сочинениях Платона блага в самом общем виде разделяются на два класса: душевные и земные, или божественные и человеческие. При этом "человеческие зависят от божественных" (58, 3(1), 93). Земные блага расчленяются на телесные и имущественные. Получается три вида благ, выделенных еще Сократом, призывавшим, как мы помним, заботиться прежде всего и главным образом "не о теле и не о деньгах, но о душе..." (58, 1, 99). Этот взгляд воспроизводится Платоном в "Горгии", где, в частности, говорится, что "для трех этих вещей - имущества, тела и души" существуют "три вида испорченности: бедность, болезнь, несправедливость" (58, 1, 299). Душевные блага в свою очередь также конкретизируются в соответствии со структурой души: "...в человеке все зависит от души, а в самой душе от разума, если только душа хочет быть благою..." (58, 1, 396).