Выбрать главу

Блаженство, или, что одно и то же, высшее благо, есть нечто завершенное и самодостаточное. Это не сумма благ, а то, что само по себе делает жизнь желанною. Блаженства не может быть больше или меньше, оно тождественно самоудовлетворенности. К нему люди стремятся ради него самого. Блаженство, кроме того, не может быть предметом похвалы, ибо похвала предполагает оценку с точки зрения более высокого критерия, а блаженство заслуживает безусловного уважения. Ведь счастье не нуждается для своего оправдания в чем-то другом, свою награду оно несет в самом себе. Аристотель демистифицирует понятие счастья, которое традиционно связывалось с покровительством добрых гениев. У него счастье - это целиком и полностью факт человеческой жизни, притом такой факт, который решающим образом зависит от самого действующего индивида.

Блаженство в сущности есть не что иное, как совершенная деятельность, или, говоря по-другому, деятельность, сообразная с добродетелью, а если добродетелей несколько, то с самой лучшей добродетелью. Здесь следует отметить, что понятие добродетели в античности, в том числе во времена Аристотеля, еще не имело специфически морального смысла - делание добра другому человеку. Оно означало просто добротность, соответствие некоей вещи, явления своему назначению. В этом смысле говорилось, например, о добродетели коня, плотника, глаза и т. д. "В самом общем смысле добродетель - это наилучшее состояние (hexis)" (MM 1185 а 35). Добродетельным считалось все, "что имело преимущественную значимость для индивида или вещи, будь то практического, нравственного, интеллектуального или физического свойства" (262, 1, 295). Поэтому выражения "совершенная деятельность" и "деятельность, сообразная с добродетелью" означали одно и то же.

Блаженство нуждается также в некоторых внешних предпосылках, как, например, благородство происхождения.

К таким предпосылкам относятся также удачливость, богатство, общественный почет, красота, наличие друзей и другие факторы, способствующие хорошим поступкам. Превратностям судьбы и другим внешним обстоятельствам в любом случае не так легко нарушить человеческое счастье, ибо блаженный - это тот, кто поступает наилучшим образом при данных обстоятельствах. Только постоянные удары судьбы, великие и многочисленные несчастья, подобные тем, что обрушились на троянского царя Приама, могут стать неодолимым препятствием на пути к блаженству. Причем, согласно Аристотелю, для счастья нужна как полнота добродетели, так и полнота жизни. Одна ласточка, говорит Аристотель, не делает весны, точно так же мы не назовем счастливым человека, если он прожил счастливо всего лишь один день или другое короткое время; счастливым можно назвать "того, кто действует в полноте добродетели и кто достаточно обеспечен внешними благами, причем не на случайном отрезке времени, но в течение полной жизни..." (EN 1101 а 10 - 15).

Философ вполне справедливо замечает, что его понимание счастья обобщает точки зрения, высказанные по этому вопросу ранее. Счастье понималось одними как добродетель, другими как рассудительность, третьими как мудрость, четвертыми как все эти характеристики, соединенные с удовольствиями. Некоторые включали в это понятие также внешнее благополучие. По мнению Аристотеля, все отмеченные здесь моменты по-своему рациональны; они в той или иной форме входят в определение блаженства как деятельности, сообразной с добродетелью.

Предшествующая философия поставила еще один важный вопрос: "...понимать ли под высшим благом обладание добродетелью или применение ее, склад души (hexis) или деятельность?" (EN 1098 b 33). Аристотель решительно высказывается в пользу деятельности. Хорошее качество может бездействовать в человеке, как, например, у спящих (половина жизни счастливых и несчастных, говорит философ, ничем не отличается друг от друга, ибо хорошее и дурное менее всего обнаруживаются во время сна). Как на Олимпийских играх награждаются не самые сильные и красивые, а самые сильные и красивые из тех, кто принимал участие в состязаниях, так и высшее благо раскрывает себя в деятельности, в ходе применения. Высшее благо достижимо, находится в пределах возможностей человека, хотя и представляет собой высшее проявление этих возможностей. Благо не является совершенством вообще, некоей самостоятельно существующей идеей. Его нельзя также считать общей основой разнообразных деятельностей. Критикуя в этом вопросе своего учителя Платона, Аристотель подчеркивает, что если бы даже и существовало единое благо, которое одинаково обнаруживается в разных вещах или имеет самостоятельный статус, то человек не может ни овладеть им, ни осуществить в своих поступках. Следовательно, оно не представляет интереса для этики, которая имеет дело не с благом вообще, а с благом осуществимым, практически достижимым. В этике речь идет о человеческом, или, как говорит Аристотель, "нашем высшем благе" (ММ 1183 а 20 - 25).

"...Прекрасного и благого достигают те, кто совершает правильные поступки" (EN 1099 а 5 - 10). При этом благо не есть то, что приобретается лишь по совершении этих поступков. Оно присутствует в самих поступках. Добродетельные поступки сами есть величайшее удовольствие. И кто не радуется таким поступкам, не испытывает наслаждения при их совершении, тот не может считаться счастливым. Для аристотелевского понимания счастья существенно важно, что "это высшее и самое прекрасное [благо], доставляющее величайшее удовольствие..." (EN 1099 а 20 - 25).

Высшее благо (блаженство), будучи деятельностью, связано с природой человека. Для определения его сути надо "принять во внимание назначение (ergon) человека" (EN 1097 b 25). Для Аристотеля в сущности деятельность и есть не что иное, как обнаруживающаяся, раскрывающаяся природа живого существа; под практикой, деятельностью он понимает именно актуальное бытие живого существа, процесс перехода его возможностей в действительность. Поэтому, чтобы более конкретно определить блаженство, установить, какая деятельность является более совершенной, в чем заключается добродетель, нужно обратиться к природе человека, а именно выявить ее специфику, отличие от природы других живых существ.

Аристотель ясно сформулировал тезис, согласно которому этика является продолжением психологии, а добродетели следует выводить из природы человека. Эта мысль очень важна для понимания исторических судеб этики, в ней выражена коренная методологическая установка многообразных натуралистических концепций морали. Натурализм в домарксистской эткке нельзя оценить однозначно. Он, несомненно, имел прогрессивное значение, ибо ориентировал этические исследования на объективное изучение фактов человеческой жизнедеятельности, на эмпирическое обоснование нравственности; он предохранял от идеалистических и религиозных мистификаций в теории и бесплодного морализирования на практике. Однако этический натурализм был одновременно и слабостью этики. Сведение морали к биопсихической природе человека, которая понималась как изначально присущий индивиду неизменный абстракт, обрекало этику на метафизическую ограниченность, внеисторизм и, как правило, сочеталось с индивидуалистическими нормативными выводами.

Правда, надо заметить, что методология натурализма выявила свою специфическую суть, а вместе с тем и узость значительно позже. Аристотеля же было бы неправильно упрекать в теоретической и нормативной односторонности натуралистического толка. Для него общественный статус человека столь же несомненен, как и его природная предзаданность (о соотношении этих двух характеристик человека мы будем говорить чуть позже). Ему чужды также индивидуалистические жизненные установки.

В целом натурализм в течение длительного периода, вплоть до Нового времени, был наиболее типичной эмпирической тенденцией в этике. Натурализм в этике существовал и до Аристотеля. Однако Аристотель впервые сформулировал его как принцип построения теории. В этом смысле он не только дал первую систематизацию этического знания, но и на многие века определил основной путь его развития.

Анализ природы человеческого индивида показывает, что он разумен, вернее, разумно деятелен. В этом его специфика, отличие от других живых существ. "...Назначение человека - деятельность души, согласованная с суждением или не без участия суждения..." (EN 1098 а 5 - 10). Определение Аристотеля согласуется с традиционным представлением, согласно которому из трех видов благ - внешних, относящихся к телу и относящихся к душе наилучшими благами, или благами в собственно;,! смысле слова, являются относящиеся к душе. Но что представляет собой душа человека?