«Четвёртая волна» почти вся с колес пошла в печать, всё, что в 70-х — 80-х закрытые цензурой от читателя фантасты писали в стол, было из этого стола вынуто. Почти все годные дебютанты начала девяностых сразу шли в печать. В девяностые дебютировал с романами Лукьяненко, тогда же — Перумов, Хаецкая, Семёнова, Олди, Дяченко, обрела новое дыхание старая гвардия - Никитин, Головачев, Гуляковский... Перечислять можно долго. И, конечно, зарубежка: новые имена появлялись по несколько десятков в месяц, появлялись принципиально новые жанры, о существовании которых мы и не подозревали.
И, на мой взгляд, в этот момент случился конец фэндома. Всё, власть захвачена, задачи решены, проблемы кончились.
На мой взгляд, с тех пор фэндом существует по инерции. Формы его самоорганизации никак не изменились с начала 90-х, ничего нового в фэндоме не происходит, ну, издаются книги, ну, собираются писательские семинары... Многие из «своих людей» в издательствах, правда, теперь вытеснены эффективными менеджерами, но это происходит везде. Ну и нет проблем поговорить за фантастику, нет проблем чего-нибудь еще нового почитать.
Одна из последних интересных функций фантастических конвентов продлилась, пожалуй, до конца нулевых. Это своеобразная неформальная деловая коммуникация. Значит, наступили 90-е, а у нас почти все писатели из фэндома и, как я уже говорил, почти все издатели из фэндома, и вот на добрые пятнадцать лет, наверное, конвенты любителей фантастики стали такой площадкой для осуществления всех договоренностей по публикациям. Туда приезжали и издатели, которые были фэны, и писатели, которые тоже были фэны. Они общались, они пили, они тусовались и они о чем-то договаривались. Издатели заказывали писателям тексты, писатели пристраивали непристроенные рукописи. Все-таки основные издательские мощности были собраны в столицах. И потому для человека из регионов было абсолютно нормальным приехать на конвент, уже зная заочно две трети участников. С рукописью своей наперевес прийти к уже знакомому заочно брату-фэну издателю и отдать ему эту свою рукопись. Это было абсолютно нормально, и совершенно рядовой была ситуация, когда издатель с писателем садятся квасить, а наутро просыпаются с глубокого похмелья и с абсолютно корректным подписанным договором.
Но где-то к концу нулевых и эта ситуация закончилась. Во-первых, эффективные менеджеры повыкидывали из большинства издательств бывших фэнов, которые при всей своей деловой хватке все-таки оставались людьми сравнительно прекраснодушными. Во-вторых, некая зарегулированность структур тоже подросла, так что основная часть писателей оказалась приписана к тем или иным издательствам, рулили ими уже не бывшие братья-фэны, а эти самые эффективные менеджеры, и в этой структуре полезность конвентов отпала. Ну, и в-третьих, с повсеместным распространением интернета коммуникация в принципе стала другой.
Резюмирую. В советское время имела место некая жесткая ситуация: идеологическая нагрузка, «проблема гетто», недостаток книг, отсутствие коммуникации. И фэндом — это реакция общества на сложившуюся ситуацию, фэндом — инструмент, которым общество (понятно, не все общество, а некая затронутая ситуацией его часть) эту ситуацию решало. И решило. Всё: ситуация закончилась, всё преодолели. В том числе усилиями фэндома: фэндом настолько долго искал хоть какие-то возможности жить внутри клетки, что, когда клетку убрали, фэндом хлынул во все стороны. С тех пор больше ограничений не было. Инструмент стал не нужен.
Последние десять лет фэндом существует я вообще не понимаю за счет чего, потому что никаких задач перед ним теперь вроде как не стоит. Во всяком случае, таких очевидных, какими были предыдущие вызовы. Но он существует. Это может значить, что фэндом всё еще отвечает на какую-то ситуацию, решает какие-то задачи, просто поскольку все это происходит непосредственно сейчас, никто их не может увидеть — мы все внутри этого процесса, мы его часть. А чтобы что-то понять, надо выйти и посмотреть снаружи. Ну, время покажет.
Жизнь после жизни
Новая ситуация, которая есть сейчас, тоже состоит из нескольких аспектов. Это последний момент, который я хочу озвучить.
Во-первых, в перестройку в печать массово пошел плохой текст, эти самые неотредактированные подстрочники зарубежной фантастики, и молодой читатель жрал его тоннами. Да все читатели жрали его тоннами, потому что даже те, у кого уже был сформирован вкус, всё равно покупались на новизну, на совершенно непредставимую инаковость этих текстов. А качество… Вот хрестоматийный пример: есть такой писатель Майкл Муркок, который был одной из первых ласточек фэнтези в советском пространстве. Муркок — великолепный стилист, один из идеологов британской Новой волны, постмодернист высочайшей пробы, у него ни слова в простоте, в его как бы «героическом фэнтези» каждый взмах мечом имеет какое-то символическое значение в контексте, как-то его определенным образом надо понимать. А переводили у нас его эдак по-простому: чувак пошел, ударил мечом, пошел, ударил мечом, пошел, ударил мечом… Какой контекст, вы о чем? И так же выхолащивался смысл практически из всех переводившихся до определенного момента произведений. То есть мы все не имели и очень во многом до сих пор не имеем настоящего представления о том, что на самом деле представляет собой классика зарубежной фантастики.