Всеобщее бедствие привело к глубочайшим общественным потрясениям, которых до сих пор не знала история Европы. Обычным явлением стали городские восстания. Едва ли существовал хотя бы один город, не затронутый во второй половине XIV и в XV столетии мятежами и борьбой за власть. К примеру, Брауншвейг пережил внутренние гражданские войны в 1293, 1294, 1374, 1380, 1445 и 1487 гг. Крестьянские восстания потрясали сельское мироустройство — начиная от восстания аппенцельских[16] крестьян, взявшихся за оружие в 1405 г. и с успехом боровшихся против своего господина, до восстания никласхаузенского дударя в 1476 г. и восстаний тайного крестьянского союза «Башмак» (Bundschuk) в 1493, 1502, 1513 и 1517 гг. на Верхнем Рейне. Банды разорившихся дворян, живших разбойничьими набегами, лишали покоя сельских жителей, а грабежи демобилизованных солдат беспокоили даже города. «Народ, — писал нидерландский историк Йохан Хёйзинга, — не мог воспринимать и собственную судьбу, и творившееся вокруг иначе как нескончаемое бедствие дурного правления, вымогательств, дороговизны, лишений, чумы, войн и разбоя. Затяжные формы, которые обычно принимала война, ощущение постоянной тревоги в городах и деревнях, то и дело подвергавшихся нашествию всякого опасного сброда, вечная угроза стать жертвой жестокого и неправедного правосудия — а помимо всего этого еще и гнетущая боязнь адских мук, страх перед дьяволом и ведьмами — не давали уснуть чувству всеобщей беззащитности…»
Не особенно надежную защиту предлагали и институты, на протяжении долгого времени формировавшие условия земного существования. Церковь и империя, хотя и оказывавшиеся часто в крайне опасном противостоянии, но с незапамятных времен зависевшие друг от друга, взаимно поддерживавшие друг друга и друг другу помогавшие, теряли авторитет. С 1309 г. папа больше не находился в своем Вечном городе, а пребывал — в результате давления Франции — в Авиньоне, попав тем самым в сильнейшую зависимость от французской короны. «Вавилонское пленение церкви» вылилось в «великую западную схизму» — с 1378 по 1415 г. было два папы: один в Риме, другой в Авиньоне, и тем самым по западному христианству прошла глубокая трещина, нанесшая серьезный и долговременный ущерб папству. Хотя Вселенские соборы в Констанце (1414–1418) и Базеле (1431–1449), посвященные церковным реформам, положили конец расколу, но это было достигнуто ценой дальнейшего ослабления папства. Этот процесс шел рука об руку с широкомасштабной секуляризацией, характерной для периода правления пап эпохи Возрождения. Огромные расходы на содержание папского двора и церковное представительство сопровождались тягостными поборами, которые взимались церковью с верующих без какого бы то ни было снисхождения. Расточительность пап, жадность церкви, противостояние пап и антипап, а также соборов — все это содействовало утрате доверия к папству, церкви и духовенству в целом. Римская церковь не давала убедительных ответов на коллективные душевные потрясения «осени Средневековья» (Йохан Хёйзинга), вызванные голодом и чумой. Ереси множились. Стремление к реформам, апокалипсический ужас, переворот в церковном и политическом устройстве, но в первую очередь поиск нового единства и уверенности усиливали движения, критически настроенные по отношению к церкви: лоллардов в Англии, гуситов в Богемии, анабаптистов в Нидерландах и Северной Германии. Все громче звучал призыв к проведению реформы высшей церковной власти и ее звеньев. Это же касалось и самой империи.
С середины XV в. старение империи и безвластие императора по сравнению с современными по тому времени государственными образованиями — Францией, Англией или Испанией — осознавались очень болезненно, и призыв к реформе империи стал всеобщим. Реформу современники тесно связывали с реформой церкви, ибо империя и церковь в соответствии с Господним планом спасения находились в зависимости друг от друга. Тот факт, что с момента принятия Кёльнского имперского акта 1512 г. говорили о «Священной Римской империи германской нации», свидетельствовал лишь о том, что империя теряла свою власть и универсальность, особенно быстро с наступлением Ренессанса и развитием гуманизма. Чем больше императорская корона утрачивала свою средневековую святость, а происхождение императоров от римских цезарей превращалось в отжившую традицию, тем естественнее становилось использование понятия «германская нация» в качестве своего рода опоры. В годы кризиса обычным был поиск четко очерченных границ и обозначений, определяющих, что свое и что чужое. Таким образом, не немцы ли стали преемниками империи? «Меморандум о преимущественном праве Римской империи» кёльнского каноника Александра фон Роэса, написанный уже в конце XIII в., теперь был открыт вновь и всеми обсуждался. В нем говорилось: «Итак, следует знать, что Карл Великий, священный император, с согласия и по поручению Римского папы… был предназначен к тому и получил повеление, чтобы Римская империя навсегда оставалась при избирании по праву власти немецких князей…»