По другую сторону Анд лежала еще одна испанская окраина, парадоксально изолированная, несмотря на 2000 миль тихоокеанского побережья: Чили. Стремясь сосредоточить ресурсы на добыче полезных ископаемых, испанская Корона поставила Чили под строгое подчинение вице-королевству Перу. Вдобавок, чтобы обуздать контрабанду и защитить морское сообщение между Америкой и Европой, Корона ограничила его: ежегодно один флот собирался в Гаване и направлялся в Испанию, второй – обратно. Таким образом, единственный путь из Чили в Мадрид включал сначала рейс в Лиму, затем другой – в Панаму, мучительное путешествие на мулах по лесистым горам перешейка, вояж по кишащему пиратами Карибскому морю, остановку в Гаване, а затем опасный переход через Атлантику. Кроме того, Чили не могла предложить переселенцам подконтрольных местных индейцев, которые платили бы дань. Южная граница этой территории сопротивлялась колонизации еще до прибытия испанцев: армии инков столкнулись там с непобедимыми арауканами, которым позже рубила головы Инес Суарес. Эстафету у инков приняли испанцы, и хотя борьба продолжалась несколько столетий, к XVIII веку они контролировали большую часть Чили – длинную центральную долину между Андскими хребтами и Тихим океаном. Плодородная и удобная, эта долина лежала слишком далеко на юге, чтобы остаться в пределах тропиков и подходить для выращивания сахара. Вместо этого чилийские землевладельцы выращивали пшеницу и продавали ее на перуанские рудники.
Почти все испанские окраины оставались пустошами, малонаселенными землями «ковбоев и индейцев», по которым, словно горсть камешков, были разбросаны изолированные поселения миссионеров. «Ковбоев» из Рио-де-ла-Плата называли гаучо[21], чилийских – гуасо[22], мексиканских – вакеро[23] и так далее. Пастбища на юго-западе США когда-то были именно такой окраиной мексиканской рудничной зоны, и позже английские поселенцы научились быть ковбоями у предшествовавших им «бакару» (то есть вакеро). Иными словами, все испано-американские окраины были хоть немного похожи на Дикий Запад. Эти пустоши нищенствовали, пока способ сохранять говядину для перевозки был один – сушка: европейцы не жаловали вяленое мясо.
Карибские острова, где Колумб впервые ступил на американскую землю, оказались окраиной уже в первые десятилетия колонизации. Куба, крупнейшая из них, практически равная по площади всем остальным, вместе взятым, до конца XVIII века была скотоводческой глушью. Эспаньола и Ямайка пребывали в запустении так долго, что претензии на них начали предъявлять французы и англичане. Такой же едва колонизированной пустошью были южный берег Карибского моря – большая часть Венесуэлы – и карибское побережье Центральной Америки. Неудивительно, что англичане закрепились там довольно быстро, особенно на плацдарме, ставшем впоследствии Белизом – страной англоязычной и совершенно нелатиноамериканской, хотя и зажатой между Мексикой, Гватемалой и Гондурасом.
Новая Гранада (современная Колумбия) уже тогда была местом посложнее: в ее пределах хватало оседлых коренных жителей, но не было серебряных рудников Перу, где они могли бы работать на благо Империи. Огромную ее часть составляли все те же «окраины» – тропические леса и обширные пустоши. Похожую картину можно было наблюдать и в Эквадоре, административно принадлежавшем вице-королевству Новая Гранада: череда высокогорных долин, оседлые индейцы и никаких серебряных рудников. Практически не отличались от них Гватемала и Юкатан. Все они в экономическом отношении находились где-то между ядром и окраиной.