Как и в Венеции, еще одном великом торговом городе, лондонцы считали, что губительно для коммерции надолго передавать слишком много власти в руки одного человека, поэтому срок полномочий мэра в конечном итоге был ограничен всего одним годом. Избирателями могли быть «благоразумные полноправные граждане… наиболее богатые и мудрые, как принято исстари». Как правило, мэрами становились выходцы из именитых олдерменских семейств, имевшие связи с главными гильдиями. Это была не демократия, а олигархия. Сити ежегодно в знак почтения «представлял» своего мэра королю: члены гильдий выходили из Сити и шли торжественной процессией по Стрэнду в Вестминстер – от этой церемонии ведет свое начало нынешний «парад лорд-мэра». За то или иное место в процессии часто разгорались нешуточные споры. Конфликт между портными и кожевниками по вопросу о том, какая из гильдий должна идти в процессии шестой, по одной из версий, дал жизнь идиоме at sixes and sevens, означающей «полный беспорядок». В 1515 году этот спор был разрешен путем соглашения: гильдии договорились ежегодно меняться (так они и делают до сих пор). Парад, изначально бывший демонстрацией смирения и подчинения, стал способом состязаться в показной роскоши. Здесь богатство ежегодно хвасталось своей властью перед властью политической, это было ежегодное упражнение для богачей Сити, напоказ напрягавших финансовые мускулы.
Генрих III: опасный бунт
Лондону не очень нравилось быть казначеем Плантагенетов – не в последнюю очередь из-за того, что королевское бряцание оружием обходилось дорого и не сулило ничего хорошего для коммерции. Борьба Генриха II с церковью, необходимость выкупать из плена его сына Ричарда I, дорогостоящие поражения короля Иоанна во Франции и его же война с баронами – все это только вредило торговле. В царствование его преемника Генриха III (1216–1272) тоже не прекращались раздоры. Воспитанный во Франции король считал Лондон культурной провинцией, нуждающейся в свежем влиянии. Он мечтал играть важную роль в европейской политике и пригласил в Англию с континента новые монашеские ордена: в 1221 году – доминиканцев, а в 1224 году – францисканцев. Когда в 1236 году Генрих женился на 13-летней Элеоноре Прованской, девушка прибыла в Лондон в сопровождении французского короля и «всего цвета рыцарства и красоты Южной Франции, величавой свиты из знатных кавалеров и дам, менестрелей и жонглеров», как сообщает хронист. Многие члены этой свиты надеялись получить в дар какое-нибудь английское поместье или епископскую кафедру.
Приезд Элеоноры пробудил в лондонцах самые ксенофобские инстинкты. Ее судно, проплывавшее вверх по Темзе, забрасывали гнилыми овощами. Бароны и власти Сити протестовали против использования при дворе «чужого» провансальского языка вместо «английского» (под которым они понимали нормандский диалект французского). Не примирил лондонцев с Генрихом даже устроенный в Тауэре первый в истории города зоопарк с медведем, носорогом, слоном, львами и змеями. Стоимость посещения составляла одну кошку или собаку, которые должны были служить кормом для животных.
Безусловным авторитетом для Генриха был его дальний предок-франкофил Эдуард Исповедник. Для увековечения его памяти Генрих перестроил Вестминстерское аббатство, где предусмотрел и гробницы для себя и своей семьи – все в новом французском готическом стиле. Этот проект потребовал сбора грабительских налогов не только от Сити, но и от двора. Генрих объявил, что не следует «взвешивать расходы, прошедшие или будущие, если постройка окажется достойной Бога и святого Петра и угодной им». Этот взгляд на государственные расходы, и в последующие времена не чуждый ряду монархов и правительств, Сити не разделял.