Сартр — хвала Небесам! — имел другое представление об отношениях ануса и мира, отверстие очень его интриговало. Он неоднократно писал о нем, в том числе в своем главном философском труде «Бытие и ничто» (1943) и еще раньше, в «Дневниках странной войны» (1939).
Фрейд утверждал, что для ребенка все отверстия символизируют анус и именно это сходство его и привлекает, но Сартр задается вопросом, не является ли анус объектом вожделения для ребенка именно потому, что он— дырка. Что такое ягодичное отверстие, если не «самая живая из всех дырок, страстная дырка, которая хмурится, как бровь, корчится, как раненое животное, и в конце концов распахивается, признав поражение, готовая раскрыть все свои секреты»? Дальше следуют пространные рассуждения, в которых Сартр пытается доказать, что дыра привлекательнее ануса, что она универсальна и сопровождает нас повсюду. Мир — это царство дырок. Мы, как зачарованные, не можем оторвать взгляда от дыры, ибо она сулит уничтожение. Ничто дыры, добавляет Сартр, не бесцветно, оно окрашено в черный цвет, это небытие ночи. Вот что делает природу дырки темной, двусмысленной и сакральной одновременно.
Человек всегда сопротивлялся небытию. Проникнуть в дыру, взломав ее, — это насилие, но это же и возможность заткнуть ее снова. Если верить Сартру, все отверстия смут- но желают, чтобы их заполнили. Он описывает, какой жуткий страх испытала Симона де Бовуар, читая книгу «Бегущий по джунглям». Двое заключенных обнаруживают подземный ход, узкий и темный, и бегут, передвигаясь по нему на четвереньках. Вскоре галерея становится совсем узкой, и тот из беглецов, что полз первым — веселый симпатичный здоровяк, не может двинуться ни вперед, ни назад. Через некоторое время появляется огромный питон и пожирает несчастного, несмотря на его отчаянные вопли. Второй беглец — он-то и рассказывает эту историю — наблюдает за гибелью товарища, не в силах ничего предпринять. Весь ужас истории, говорит Сартр, был для Симоны связан именно с тем, что действие происходило в дыре. В конечном итоге, продолжает он, «я не уверен, что на самом дне ужаса моей жены не таилось смутное наслаждение: в том, как силы тьмы заглатывают и переваривают человека целиком, есть нечто неотразимое для ума и сердца».
Как бы то ни было, лучший способ закрыть дыру ануса — это зашить его. Подобную операцию неоднократно проделывают в сочинениях де Сада. Дюкло в «120 днях Содома» рассказывает историю одного распутника, который целых пять лет надоедал ей просьбой «зашить ему дырку. Он ложился на живот, я садилась у него между ног и, вооружившись иглой и толстой навощенной нитью, зашивала ему анус по кругу». Эта деликатная работа не имеет ничего общего с грубым замуровыванием по Сартру. Речь, кстати, не всегда идет об удовольствии. В «Философии в будуаре» де Сада госпожа де Мистиваль вряд ли сильно радуется, когда дочь старательно зашивает ей задницу и влагалище, чтобы жестокий сифилис, которым намеренно заразил ее лакей, не мог вырваться наружу и не разъел бы ей все кости.
Кое-кто скажет, что подобная процедура сродни освящению. «Обряд» совершают, перестав воспринимать ягодицы как монастырских привратниц или сфинксов, сторожащих пирамиды (они ведь всего лишь прячут от всего света анус, как волосы на лобке — вход во влагалище), и вспоминая об их роскошном целомудрии, беломраморной чистоте и безмолвном сиянии. Многим идея штопки не нравится — она кажется им попросту глупой. Потому что попа без дырки — это уже не попа, а стена. Патрик Гренвиль категоричен. «Именно анус, — пишет он, — наделяет самый чистый зад тайной жизненной силой, от него веет загадкой, он наделен рассудком, он источает мускус, в нем заключена дьявольская притягательность. Храни нас Господь от задов без дырки!»
ГЛАВА 33. Наблюдатель
Человек может увидеть собственную спину, ягодицы и бедра, поставив позади себя зеркало: для этого достаточно просто вывернуть голову как можно дальше назад. А вот лицезреть свой затылок человеку не дано — разве что с помощью двух зеркал. Эта часть тела недоступна для самосозерцания, зато открыта взглядам окружающих. Затылок — самая независимая часть нашего тела. В фильме «Жюль и Джим» (1962) Франсуа Трюффо Джим садится на кровать рядом с Катрин и говорит ей: «Мне всегда нравился твой затылок». Катрин приподнимает волосы, Джим целует ее в шею и добавляет: «Единственный кусочек тебя, на который я мог смотреть, оставаясь незамеченным». Примерно то же самое можно сказать о попе: потрогать свою — легко, как и затылок, а вот увидеть можно только в зеркале (я говорю про общий вид, про «архитектурный ансамбль», так сказать). Ягодицы — только наши собственные, конечно, — недоступны для взгляда наших глаз, как и ягодицы тех, кого мы целуем: обнимаясь, мы действуем осторожно, ощупью, словно в темноте, ладони разведывают территорию, подчиняясь инстинкту. Короче говоря — попа вечно играет с нами в прятки. Взгляд все время натыкается на какие-то чужие, никому не нужные зады.