Контр–адмирал Антон Васильевич Моллер был опытный моряк, имевший разнообразную служебную деятельность. Он много плавал в наших и заграничных водах; в 1791 году участвовал в военных действиях в Каспийском море у города Баку, в 1799 году, командуя кораблем Мстислав, находился при взятии голландского флота у острова Текселя и в 1812 году, командуя отрядом гребной флотилии, очистил от французов реку Аа и город Митаву, командовал отрядами судов корабельного флота на переходах из Архангельска в Ревель и из Кронштадта в Кадикс и легкой эскадрой между Кронштадтом и Петербургом; занимал должность директора Кронштадтского порта и штурманского училища и управлял экспедицией по устройству Ревельского порта и гавани.
Вступив по болезни Траверсе в управление министерством, Моллер действительно не выказал деятельности, требуемой тогдашним состоянием флота. Он не имел сил, а может быть и возможности, серьезно приняться за энергичное поднятие флота и за ослабление беспорядков и злоупотреблений, глубоко укоренившихся в морской администрации. Поэтому, несмотря на некоторые частные исправления, в общем состоянии флота и всего морского ведомства все оставалось в таком же жалком положении, в каком было при Траверсе. Время управления Траверсе и Моллера было временем упадка флота. Среди морского общества того времени небольшое число развитых и образованных офицеров вполне понимало печальное состояние своей службы и горячо желало ее поднятия; остальная же масса, как говорится, «плыла по течению» и, временно возмущаясь каким–нибудь особенно тяжелым явлением, вообще была даже довольна существовавшим спокойствием. Благодушная снисходительность или, вернее, служебная беззаботность, спускавшаяся сверху вниз, с любовью усваивалась большинством служащих, входила в привычку и прочно прививалась к жизни, а тогдашняя жизнь в портах часто совершенно расходилась с требованиями службы.
При постоянных местах зимовки экипажей и малом числе судов, выходящих в плавание, большая часть офицеров круглый год, зиму и лето, проводила в том же портовом городе, а некоторые на летнее время назначались на брантвахту, стоящую на его же рейде. Находившееся во временном отделении от флота небольшое число офицеров, командовавших финляндскими таможенными яхтами и судами Новгородского военного поселения и плававших в шхерах и по озеру Ильменю, также имели постоянные места зимовки, в Финляндии и Новгородской губернии. При таком неизменном местопребывании всякий, особенно семейный, офицер старался устроиться по возможности оседлым образом. Заводили собственные дома, мызы с садами и огородами, в которых матросы исполняли должности садовников, огородников, всяких мастеровых и занимались всеми хозяйственными работами, как крепостные люди. При тогдашней служебной патриархальности никому не казался странным, например, такой обычай: в финляндских портах, когда на пустынных островах шхер наступало время сбора разных ягод и грибов, на каждую семью или на две офицеров или чиновников от порта отпускался барказ с гребцами. Заботливые хозяйки нагружали его кадками, ведрами и пр. для помещения ожидаемых продуктов. Дня через два или три барказ возвращался с обильным сбором, матросы получали небольшое вознаграждение, а заготовленные впрок в разных видах грибы и ягоды в продолжение целой зимы служили большим подспорьем незатейливому столу служащего. Из казенных портовых магазинов, за самую сходную цену, легко можно было приобретать все нужное для дома и хозяйства, и в Кронштадте в редком доме не встречались вещи с казенным клеймом. При взглядах того времени, для жителей города почти терялось отличие казенного от собственного. Но подобные злоупотребления были вообще мелочные; в значительных же размерах они производились немногими лицами, особено склонными к подобным низким операциям и имевшими по служебному положению своему к этому возможность. Например, никого не удивляло, что в Кронштадте на видном месте города смотритель госпиталя, получающий ничтожное жалованье, возводил большой дом и ряд лавок, что дом корабельного мастера был построен из мачтовых деревьев или когда проходившие финляндскими шхерами транспорты выдерживали такие штормы, что лишались не только значительной части своих парусов и такелажа, но даже верпов и якорей, которые в действительности были распроданы на купеческие суда. Офицеры, склонные к коммерческим оборотам, назначенные на построенные в Архангельске суда, собирали там тяжеловесные чистой меди екатерининские пятаки, которые в Копенгагене принимались вдвое дороже их номинальной ценности. Там покупали на них ром и, провезя его контрабандой в Кронштадт, продавали с выгодой. Ловкий же провоз контрабанды считался тогда не позорным делом, а молодеческим.