Только два загадочных предложения Анаксимандра дошли до нас в исходной форме. «Все вещи начинаются из других вещей и исчезают в других вещах при необходимости. Они воздают друг другу справедливость и возмещают несправедливость в соответствии с установленным Временем порядком» – этот фрагмент из труда «О природе» был сохранен греческим философом Симпликием и включен в качестве цитаты в его комментарий к знаменитой «Физике» Аристотеля. Все остальное, что нам известно об Анаксимандре, дошло до нас в пересказе многих эрудированных греков, читавших его труды, особенно в пересказе Теофраста – одного из наиболее выдающихся современников Аристотеля.
Через 200 с лишним лет после смерти Анаксимандра Теофраст, по-видимому, нашел трактат «О природе» в библиотеке Аристотеля в афинском Ликее (Лицее). Ликей существовал задолго до Аристотеля, но Аристотель превратил его из гимназии, в которой тренировали спортсменов для Олимпийских игр, в школу для обучения наиболее способных молодых афинян. Потенциальные будущие философы съезжались в Афины ко двору главного греческого интеллектуала – этот статус Аристотель унаследовал от своего учителя, афинянина Платона. Аристотель был учеником одного из самых значительных мыслителей в истории, а сам, в свою очередь, стал наставником одного из величайших в истории военачальников – Александра Македонского. С умножением побед Александра росла слава Ликея. Кроме знаменитой библиотеки, Аристотель открыл ботанический сад и зоопарк, в котором содержались звери, присланные Александром из завоеванных земель.
Статус интеллектуального наследника Платона пришел к Аристотелю непрямым путем, отчасти по политическим причинам. Дело в том, что Аристотель не был греком. В возрасте 18 лет он пришел к Платону из Македонии, где его отец был придворным врачом царя – деда Александра Македонского. Блестящие способности Аристотеля были очевидны, но, когда через 20 лет Платон умер, Аристотель отправился в добровольное изгнание. Македонские войска один за другим захватывали греческие города, и в Афинах усиливались антимакедонские настроения. Происхождение Аристотеля стало для него обузой.
Аристотель покинул Афины и отправился в греческий город Ассос, расположенный к северу от Милета. В конечном итоге, по совету Теофраста, с которым Аристотель дружил со времен обучения в академии Платона, он поселился на острове Лесбос в Эгейском море. Теофраст был родом с Лесбоса, а его настоящее имя – Тиртамус. За красноречие Аристотель наградил его прозвищем Теофраст, что означает «говорящий как бог», под которым он и вошел в историю. Подобно Аристотелю, Теофраст обладал разносторонними интересами, но основное время проводил за изучением природы, главным образом растений. Он написал на эту тему две важные книги: «История растений» и «Причины растений». Теофраст широко известен как величайший античный знаток растительного мира.
Аристотель в гораздо большей степени интересовался миром животных. Лесбос изобиловал самыми разнообразными животными, развивавшимися обособленно от обитателей других участков суши, и, по-видимому, был для Аристотеля примерно тем же, чем Галапагосские острова для Чарльза Дарвина, – изолированной экосистемой с идеальными возможностями для изучения механизмов развития природы. Как Галапагосские острова стали для Дарвина наблюдательной базой для написания книги «О происхождении видов», так Лесбос стал источником вдохновения для создания многотомного сочинения о природе, которое обеспечило Аристотелю признание в качестве основателя биологии как науки.
Среди всех сочинений Аристотеля по предметам, впоследствии отнесенных к разряду науки (математика, геология, физика), самое серьезное влияние на потомков оказали его сочинения в области биологии. И хотя Аристотель допустил несколько серьезных ошибок (например, считал, что у женщин больше зубов, чем у мужчин), он все же был настолько талантливым наблюдателем и систематиком, что даже через 2000 лет образованные люди воспринимают его труды не как источник старомодных мыслей, а как образец тончайшей человеческой мудрости всех времен вплоть до эпохи Возрождения. Вот уже 2000 лет европейцы относятся к его трудам с тем же чувством, что и к колоссальным древнеримским постройкам, – с изумлением перед утраченными знаниями, которыми мы, наследники, уже не обладаем.