Наконец, можно ли считать, что изменения в этих племенных обществах происходили на некой определенной траектории? Доступные нам археологические свидетельства того времени говорят лишь о конкретных моментах в прошлом: скелет человека, захороненного в определенном месте в определенное время, со всеми украшениями, принадлежавшими покойному/покойной; раскопанные остатки деревянных укреплений, которые могли некогда быть городищем; упоминание в летописи названия некоего народа. Чтобы идентифицировать изменения, каждый из этих случаев необходимо приблизительно датировать и привязать к временной шкале. В итоге любые свидетельства изменений имеет смысл принимать во внимание лишь при условии, что мы можем со значительной долей вероятности предположить, как питались члены этих обществ и на кого они охотились, сколько людей было в племени, из чего они строили дома, как украшали себя, какое оружие и орудия труда использовали, с кем торговали, какие культуры выращивали и меняли ли они место жительства. Используя максимально протяженную временную шкалу, мы можем обозначить наиболее долгосрочный вектор перемен, через которые проходили эти общества: от охоты и собирательства — к оседлому земледелию, от использования деревянных орудий труда — к бронзе и железу. Рассмотрение менее длительных периодов времени представляют собой более серьезную проблему, если пытаться наметить вектор изменений в пределах двух-трех столетий в районе рубежа I–II тысячелетий н. э. Создается впечатление, что в эти века изменения носили в большей степени накопительный, чем эволюционный характер: то есть за указанный период возросли общее количество населения и его плотность, увеличилось количество городищ, однотипного оружия и украшений, одних и тех же сельскохозяйственных культур, а также возрос объем торговли определенным типом товаров. Говоря в общем, в некоторых отношениях количественные социальноэкономические изменения могут способствовать переходу общества в иное качество — оно становится таким, каким не было до сих пор. Произошло ли это уже на рубеже I и II тысячелетий или процесс только шел, мы можем не узнать никогда. Мы знаем точно только одно: что подобные количественные изменения происходили задолго до того в других частях Европы и они привели к развитию общества в определенном направлении. Эти общества становились более многочисленными, лучше организованными экономически и политически, они вырабатывали систему взглядов, согласно которой значительные территории и владение землей воспринимались как абсолютное благо. Такие системы взглядов также поощряли экспансию, направленную на достижение различных целей: поиск приключений, стремление к доминированию, обращение других народов к определенным системам верований, накопление богатства посредством торговли или соперничества. Эти общества отличались определенной воинственностью, позволявшей выходить за пределы простого открытия новых земель, ведения торговли и грабежей; иногда тем, кто будет успешно выполнять свой долг, обещали вознаграждение на небесах.
Племенные общества восточного побережья Балтики имели незначительное количество подобных верований или иных представлений, которые могли бы привнести в их поведение сколько-нибудь значительные экспансионистские мотивы. Они могли нападать на соседей, но лишь для того, чтобы вернуть свои поселения и получить какие-то трофеи; некоторые из них могли продвигаться на новые территории, нарушая таким образом сложившиеся представления о границах. Однако повторяющиеся действия подобного рода не приводили к росту территорий конкретных племенных объединений. При этом на протяжении нескольких столетий перед и в самом начале II тысячелетия восточное побережье Балтики являлось объектом растущего интереса тех европейских обществ, для которых экспансия была нормой поведения.
Верования и системы верований
Извечная проблема недостатка источников оказывается лишь немного менее острой в сравнении с проблемой поиска прямых данных о системах взглядов и верований племенных обществ Восточной Балтики на рубеже I и II тысячелетий н. э. По определению, верования не оставляют материальных следов после того, как прекращается их власть над воображением людей; они просто исчезают. Помимо этого, системы верований также меняются с течением времени. Все, что нам известно о верованиях народов побережья, почерпнуто из более поздних хроник и летописей христианских авторов, стремившихся продемонстрировать абсурдность прежних языческих воззрений племен, перешедших под покровительство христианских народов, а также из трудов священнослужителей, писавших еще позже и выражавших сожаление по поводу «пережитков» язычества среди своей паствы. Соответственно, эти данные проецировались и на более ранние времена.