Я попросила неведомого корреспондента из Министерства внутренних дел о сохранении анонимности. Подписала письмо и отправила его сестре. Она тоже подписала и отослала в Министерство. Ответа не последовало. Сестра перезвонила туда через пару недель, и ей сказали, что письмо подшито к делу.
В следующий раз, когда я позвонила отцу, чтобы спросить, как дела, он отвечал уклончиво.
— Усё у порядку, — сказал он только. — Ничого з ряда вон выходящего.
— Больше не ругаетесь?
— Ничого з ряда вон. Обычна супружеска жизнь. Ссоры — ето нормально. В етом нема ничого поганого. — Потом он начал говорить об авиации. — Понимаешь, у любви — как у авиации, все дело у равновесии. Если крылья длинни и тонки, то подъем выше, но зато вес больше. Так же само ссоры и погане настроение — ето плата за любов. При проектируванни крыла самольота секрет успеха — у правильном соотношении подъемной силы й лобового сопротивления. Так же само и з Валентиной.
— Ты хочешь сказать, подмахивает она хорошо, но немного сопротивляется? — (Ха-ха.)
На другом конце провода наступила долгая пауза: отец пытался понять, что же я сказала.
— Папа, — сказала я, — хватит про авиацию. Разве ты не понимаешь, что я о тебе волнуюсь?
— В меня усё хорошо. Токо артрит опять вернувся. Ета мокра погода…
— Хочешь, чтобы мы с Майком тебя проведали?
— Не, не сичас. Може, потом. Через время.
Его разговор с сестрой оказался еще короче.
— Он не захотел отвечать ни на один мой вопрос. Молол всякую чушь. По-моему, он выживает из ума, — сказала она. — Нам нужно отвести его к врачу для освидетельствования. Тогда можно будет сказать, что при вступлении в брак он был не в себе.
— Да он всегда таким был. Раньше ничем не лучше. Я всегда знала, что он немного с приветом.
— Разумеется. Больной на всю голову. Но мне кажется, что сейчас это усугубилось. Он говорил с тобой о Валентине?
— Практически нет. Сказал, они по-прежнему ссорятся, но ничего из ряда вон. Помнишь, как они ругались с мамой? Одно из двух: либо все уладилось и они живут нормально, либо он просто не хочет нам рассказывать, как все плохо. Боится, что ты, Вера, будешь над ним смеяться.
— Конечно, буду. А чего он еще ждал? Но все-таки он наш отец. Мы не можем позволить этой мегере над ним издеваться.
— Он сказал, что все хорошо. Но это прозвучало неубедительно.
— Может, она подслушивает, когда он говорит по телефону. Подумать страшно!
Удобным предлогом для нашего приезда стало Рождество.
— Это же Рождество, папа. Семьи всегда отмечают Рождество вместе.
— Треба спросить у Валентины.
— Нет, ты просто скажи ей, что мы приедем.
— Добре. Токо нияких подарков. Мине не треба подарка, потому шо у меня нема подарка для тебя.
Идею о том, что «не треба нияких подарков», он перенял от своей матери — бабы Нади. Меня назвали в память о ней. Она была сельской учительницей — суровой и правильной женщиной с прямыми черными волосами, поседевшими только в семьдесят лет (явный признак татарского происхождения, считала мама), убежденной последовательницей Толстого и его эксцентричных идей, увлекших русскую интеллигенцию того времени: о духовном благородстве крестьян, красоте самоотречения и тому подобном вздоре (говорила моя мама, терпеливо выслушивавшая поучения свекрови насчет брака, деторождения и приготовления галушек). Но, несмотря на это, в детстве отец делал мне такие чудесные подарки! Модели аэропланов из бальзовой древесины, которые мы запускали с помощью резинки, и все люди на улице оборачивались, следя за их полетом. Игрушечный гараж со смотровой ямой, сделанный из дерева и алюминия, с лифтом на резинке, поднимавшим на крышу машинки, и изогнутым пандусом, по которому они спускались обратно. Однажды на Рождество отец подарил мне игрушечную ферму — миниатюрную копию украинского хутора с зеленым деревянным настилом, окруженным крашеными стенами, со створчатыми открывающимися воротами, крестьянской хатой с открывающейся дверью и окнами и маленьким коровником с покатой крышей для отлитых из металла коров и поросят. Я вспоминала эти подарки с восторгом. Я уже и забыла, за что когда-то любила отца.
— Но Валентине из Станиславом можете шось подарить, — сказал он. — Ты ж знаешь, они очень традиционно — Ха! Значит, никакие не интеллектуалы, читающие Ницше, за которых отец поначалу их принимал.
Я с огромным удовольствием выбирала подарки для Валентины и Станислава. Валентине завернула флакончик самых дешевых и вонючих духов, которые взяла бесплатно во время акции в супермаркете. Станиславу же выбрала розовато-лиловый джемпер, который дочка принесла со школьной благотворительной распродажи. Я тщательно все это завернула и завязала ленточки бантиками. Отцу мы купили шоколада и книжку про аэропланы. Он всегда любил подарки, хоть и отрицал это.