Помимо положительных культурных и философских аспектов, Буркхардт выявил и темную сторону Возрождения XV столетия. Рассуждая о личности, в особенности итальянской, ученый говорил: «Основной недостаток этого характера является, как представляется, также и условием его величия — развитие индивидуализма… в каждом отдельном случае [итальянец эпохи Возрождения] принимает самостоятельное решение, в соответствии с тем, каким образом находят внутри его общий язык чувство чести и выгода, соображения рассудка и страсть, примиренность и мстительность»[200] [201]. Таким образом, отравители и прелюбодеи Борджиа представляли собой столь же чистый продукт Возрождения, как и гений Леонардо да Винчи.
Концентрированное выражение этой беспощадной, индивидуалистской, даже аморальной политики мы, конечно, находим в творчестве флорентийца раннего XVI века Никколо Макиавелли. Он черпал вдохновение не только в действиях современных ему итальянских политиков (в особенности Чезаре Борджиа, герцога Романьи), но и в поступках Людовика XI, Фердинанда Арагонского, императора Максимилиана и тех, кто пришел им на смену. Прагматический подход Макиавелли к политике, его вера в способность человека решать свою судьбу посредством собственных действий отчасти предвосхитил Филипп де Коммин, фламандский автор, служивший как Карлу Смелому, так и Людовику XI и лично наблюдавший за событиями Войны Алой и Белой розы.
Во второй половине XV века взгляды на политику изменились как в созерцательном, так и в практическом плане. Новое значение приобрели обман, заговоры и вера в то, будто великие (или добродетельные) люди могут сами творить свою судьбу. По утверждению Пола Строма, с 1450-х годов Англия переживала собственный «предмакиавеллиевский момент». Политичное поведение, по его мнению, более не ограничивалось только и исключительно «теми, кто щедрою рукою делал благо для всех, но относилось и к тем, кто устраивал все самым наилучшим образом для себя самих. Растянувшись и отдалившись от своих ранних и радужно-оптимистичных форм, политичное поведение теперь обозначало и действия тех, кто не чурался лжи, обмана и даже клятвопреступления, если это входило в набор средств удобной политической практики» [202]. По крайней мере, в этом смысле Война Алой и Белой розы представляла собой переворот в английской политике.
Несколько политических текстов середины XV века, уже встречавшихся читателю в этой книге, показывают признание этой новой формы политики. Нельзя сказать, будто распространение таких воззрений было совсем не известным в Англии. Скорее на протяжении Войны Алой и Белой розы эти идеи поначалу обсуждались открыто, а потом их сторонники стали их превозносить. В Somnium Vigilantis обвинители от Ланкастеров оправдывали лишение баронов Йоркской партии всех прав в 1459 году соображением, что герцог Йоркский с союзниками взяли на вооружение язык реформ с целью одурачить народ и прикрыть собственные алчность и честолюбие. «Хотя они и совершили много славных и ярких деяний, по виду преследующих всеобщее благо, и сказывали, будто желают только добра… на самом деле люди были обмануты и ослеплены их лживыми и корыстными кознями и благовидной лживостью». Автор признает, что участники Йоркской партии использовали господствующую политическую культуру Англии Ланкастеров и осознаваемую последними необходимость получать одобрение народа: «Люди предпочли их, следовательно, они были хороши» [203].
Опасения относительно повсеместного обмана и злонамеренности со стороны тех или иных участников конфликта отражены в широкоизвестном беспокойстве по поводу клятвопреступлений. По утверждению йоркистов в 1461 году, царствование династии Ланкастеров основано на клятвопреступлении: ведь в 1399 году Генрих IV торжественно солгал, ибо во всеуслышание заявил о возвращении в Англию лишь ради герцогства Ланкастерского. Но точно так же ради карьеры нарушил клятву в 1450-х годах и герцог Йоркский. Начиная с 1452 года Ричард несколько раз присягал в том, что был, есть и останется верен Генриху VI и будет воздерживаться от «пути вражды». Это обязательство нарушалось со столь тревожным постоянством, что герцога Йоркского «приходится считать одним из главных клятвопреступников всех времен» [204]. Действительно, в 1461 году Маргарита Анжуйская напомнила жителям Лондона, что герцог поступал «противно его присяге и в противоречии с торжественными клятвами, данными им самолично без принуждения и давления» [205].
200
Цит. по:
201
202