В результате серьезного кризиса в мировоззрении она перестала посещать церковь; в её отношениях с отцом произошел конфликт, который с трудом уладили друзья. Мэри Энн продолжала считать себя правой по существу, но до конца дней раскаивалась в юношеской резкости, вызвавшей эту ссору.
У родоначальников позитивизма — француза Огюста Конта (1798—1857) и англичанина Герберта Спенсера (1820—1903) заимствовала она идею постепенной эволюции общества и гармонии классов. Перевела на английский язык «Жизнь Иисуса» немецкого теолога Давида Штрауса (1846) и «Сущность христианства» Л. Фейербаха (1854).
Не принимая участия в общественной борьбе сороковых годов, Мэри Энн гордилась своим временем, горячо симпатизировала поборникам свободы «и с радостью отдала бы несколько лет жизни, чтобы взглянуть на людей баррикад, преклоняющихся перед образом Христа, который первым научил нас братству».
После смерти отца она путешествовала с друзьями по Швейцарии и перевела «Политико-теологический трактат» Бенедикта Спинозы.
Поселившись в Лондоне в 1850 г., Мэри Энн стала сотрудничать с журналом английских позитивистов «Westminster Review», где печатала свои ежемесячные критические обозрения. В одной из статей — «Глупые романы пишущих леди» — сформулировано её отношение к значению искусства: «Важно усвоить себе надлежащее отношение к труду и борьбе людей, обреченных на трудовое существование — этому и должна помогать литература».
В 1851—1853 гг. она — помощник редактора журнала. Наиболее близкий ей сотрудник редакции Спонсер способствовал её дружбе с Джорджем Генри Льюисом (1817—1878), редактором журнала «Leader», с которым Мэри Энн вскоре прочно сблизилась и двадцать два года жила семейной жизнью. Открытая связь с женатым человеком, который, правда, давно разошелся с душевнобольной женой, вызвала скандал в чопорном английском обществе: даже близкие друзья на какое-то время отшатнулись от Мэри Энн. Но они с Льюисом были слишком привязаны друг к другу, чтобы считаться с условностями. Да и детям Льюиса Мэри Энн стала настоящей матерью.
Льюис изучал философию и медицину, сотрудничал с несколькими журналами, писал научные трактаты, исследуя личности и философию Аристотеля, Конта, Гёте, вопросы физиологии. Он был автором нескольких романов и драматических поэм.
В 1854 г. супруги уехали в Веймар. Льюис настоял на том, чтобы Мэри Энн попробовала свои силы в беллетристике. В 1858 она опубликовала сборник повестей «Сцены из клерикальной жизни», где обратилась к социальным и нравственным конфликтам английской деревни. Этот сборник впервые подписан её мужским псевдонимом. Авторство приписывали Бровер-Лоттону, но Диккенс угадал в авторе женщину.
Демократические симпатии Элиот проявились в романе «Адам Бид» (1859). Книга отличалась силой и правдивостью изображения здоровой крестьянской жизни, ясностью характеристик и определенностью мировоззрения: автор обосновал теорию «обыденного реализма», согласно которой, изображая «средних» людей, не следует приукрашивать жизнь.
В романе «Мельница на Флоссе» (1860) Элиот воспроизвела типичную картину жизни провинциального мещанства. Состоятельный мельник Талливер, едва умеющий читать, бессилен в борьбе с хитроумными юристами, отстаивающими интересы его противника. Жена Талливера и её сестры занимаются лишь своим здоровьем и хозяйством. Уклад, существовавший при их родителях и дедах, кажется им незыблемым. В обрисовке этих персонажей звучат сатирические нотки, направленные против старых английских грехов: общественного лицемерия и эгоизма. В произведении сильны автобиографические элементы. Мэгги Талливер не гармонирует с окружающей средой, это яркая личность, противопоставленная не только старшим членам семьи, но и брату Тому, для которого главные интересы сосредоточены на физическом развитии. В дальнейшем Том — жестокий и неумолимый эгоист.
Шесть тысяч экземпляров романа разошлись в два месяца.
Идеи альтруизма, противопоставленные морали имущих, легли в основу романа «Сайлес Марнер» (1861), подлинный герой которого — деревенский ткач.
Для создания романа «Ромола» (1863) из жизни Савонаролы и Флоренции XV века Элиот и Льюис выехали в Италию. Книга страдала перевесом фактографии над жизненностью характеров, но была интересна широтой философских и историко-культурных идей.
По возвращении с континента Льюис в 1865 г. начал издавать журнал «Fortnight Review» Его жена создает роман «Радикал Феликс Холт» (1866), остро разоблачавший парламентскую систему и ставивший вопросы нравственного самосовершенствования, стихотворную драму «Испанская цыганка» (1868), стихотворные сборники, очерки.
«Мидлмарч», (1871) — еще один роман о провинции. Профессор английского языка и литературы Лондонского университета Барбара Харди писала в. 1967 г., что «его сложная драма имеет необычайную широту и глубину, он силён непосредственной привлекательностью романа о семейной жизни и местных политиках» и легко читается, потому что «его идеи облачены в живую плоть и кровь и приглашают нас вращаться в мире, в котором мы легко ориентируемся. Это замечательный роман о повседневности, и его мир — это мир нашего собственного, знакомого опыта, объяснимого, живого, понятного и трогательного». Другие критики, в частности, русские, полагали, что «Мидлмарч» растянут, но содержит несколько ярких образов. Имя старого педанта мастера Кэзобона стало нарицательным в английской литературе.
Через три года после выхода этой книги Льюис написал издателю жены Джону Блэквуду, что Джордж Элиот «закипает» — так сама писательница называла свои размышления о будущих книгах. Льюис просил Блэквуда поощрить её к этой работе. Блэквуд, воплощение такта, интеллигентности и дружелюбия, откликнулся на этот призыв и написал Элиот письмо, расспросив о новой книге. Она ответила неохотно и пессимистически, но через несколько месяцев Льюис писал, что уже уверен: эта книга будет великолепной. К концу года появилось название — «Даниэл Деронда». Блэквуд и его семья читали рукопись и корректуру, с нетерпением ожидая продолжения. Уже после первых двухсот пятидесяти страниц они были уверены, что новая книга превзойдет «Мидлмарч». Новый роман был завершен к 1876 г. Писательница обращается в нем к еврейскому вопросу. Фанатик идеи иудейского царства Мардохей и его выученик еврейский народник Деронда вызвали горячие симпатии одних и резкое осуждение других. «Именно потому, что отношение христиан к евреям так бессмысленно и так противоречит принципам нашей религии, я чувствовала потребность написать о евреях с той симпатией и тем пониманием, на какие я была способна», — писала она Гарриет Бичер-Стоу, автору знаменитой «Хижины дяди Тома». В этом письме она называет антисемитизм национальным позором[9].
Прохладное отношение к «Даниэлу Деронде» английского читателя компенсировали отзывы еврейских критиков, один из которых посвятил роману целую брошюру, утверждая, что только евреи могут до конца понять значение книги Элиот. «Это едва ли было справедливо и едва ли было комплиментом, — писала Б. Харди, — хотя зерно истины в этой оценке несомненно».
Джордж Элиот глубоко обижал тот факт, что даже некоторые близкие друзья «совершенно, глухи» к «еврейским» главам романа, хотя, как отмечала Б. Харди, отзывы о Деронде как о «самонадеянном фате» или о его наставнике Мардохее как о «тени» вовсе не обязательно носят антисемитский характер: скорее, они свидетельствуют о том, что эти образы романа подчинены более идее, чем психологической правде персонажа, что они в известной степени схематичны. Однако, по справедливому мнению Б. Харди, считать их вовсе «деревянными» было бы ошибочно: «Джордж Элиот намеревалась показать качества политического лидера — или то, что она рассматривала как эти качества. Но природа политической карьеры сама по себе была вне её компетенции», — полагает критик — Джордж Элиот пытается показать новые аспекты жизни, одновременно психологические и социальные, которых прежде она только едва касалась в более ранних опытах. <...> Даниэл Деронда — персонаж, о котором все сказано единым духом в экспозиции. <...> Всесторонний образ, по моему убеждению, это образ, который мы можем осмотреть со всех сторон. Вместо того чтобы осмотреть Даниэла Деронду со всех сторон, мы смотрим сквозь него, к тому же очень быстро. <...> Автор не может быть ироничным к этому персонажу, что свидетельствует о безжизненности последнего. Если бы мы могли улыбнуться Даниэлу или отнестись к нему с иронией, это было бы вопреки автору. <...> Её симпатия и восхищение эстетически срабатывали, как срабатывает наша классовая симпатия. Все мы знаем по себе и другим, как автоматическая симпатия к «бедным», «пожилым», «детям», неграм или евреям отвлекает наше внимание от индивидуальности представителей таких «классов». <...> В литературе такая отзывчивость может породить блестящую сатиру, забавных второстепенных персонажей или безжизненных героев.