Они долго прощались, наконец расстались. Было уже около двух. Машка не заходила, обиделась что ли? Ну и фиг с ней.
10
Встретились за завтраком. Гасана не было, он уехал рано. Когда Прасковья появилась из своей спальни, он, уже одетый на выход, приветливо помахал им обеим рукой. Белозубый, загорелый (он любил в одиночку ездить в Эмираты), густоволосый, седоватый. Ей впервые пришла в голову мысль о сходстве обоих своих мужей, даже внешнем: оба легко загорают, у обоих густые полуседые волосы… При этом Гасан, хоть и старше Богдана лет на пять, выглядит бодрее. Гармонично выглядит; на свою жизненную кочку взобрался удачно и сидит крепко, а большего и не надо. Правда, похудеть бы ему килограмм на десять… Но, наверное, для ресторатора это невозможно. А Богдану бы наоборот… К врачам бы с ним сходить, сам он вряд ли всерьёз займётся своим здоровьем. Много в нём неприкаянности, неухоженности, которые старается он скрыть элегантным твидовым пиджаком и пятизвёздочным отелем. Поселить бы его здесь, откормить, приласкать… Почему этого нельзя сделать? Почему надо рвать с кровью, с мясом, рушить, унижать, мучить… Почему нельзя жить всем вместе, дружно?
Она уже давно не мыслила цитатами, как в молодости, но теперь вспомнилось из «Анны Карениной»: «Одно сновиденье почти каждую ночь посещало ее. Ей снилось, что оба вместе были ее мужья, что оба расточали ей свои ласки. Алексей Александрович плакал, целуя ее руки, и говорил: как хорошо теперь! И Алексей Вронский был тут же, и он был также ее муж. И она, удивляясь тому, что прежде ей казалось это невозможным, объясняла им, смеясь, что это гораздо проще и что они оба теперь довольны и счастливы».
Почему это невозможно в нашей культуре? Мусульманин может иметь двух жён, а она почему не может иметь двух мужей? Ведь где-то в мире, она читала, есть полиандрия — многомужие. В Непале, кажется. Или на Тибете. Или там и там. Два брата иногда женятся на одной женщине. Или даже не братья… Фу, какая чушь лезет в голову с недосыпа. Прасковья даже помотала головой, чтобы вытряхнуть из неё несанкционированные мысли.
Машка сделала кофе себе и матери, разложила в мисочки неизменный творог с вареньем, который ели они на завтрак. Потребление молочной продукции теперь считается патриотическим делом — поддержкой активно развиваемой молочной отрасли. Прасковья молчала: была уверена, что заговорит Машка. И она заговорила.
— Видела я твоего Светова, — произнесла с некоторым вызовом, глядя, впрочем, не на мать, а в творог. Прасковья не отреагировала, ожидая продолжения. И оно последовало:
— Была его лекция у нас на факультете, для прикладных лингвистов. Я в этой лингвистике ни бум-бум, но поняла, что Dr. Theodor Light из Мельбурна — это он, и пришла. Смотрится он вполне годно, надо признать.
— А как лекция?
— Я же сказала: я в этом ничего не смыслю, — пожала плечами Маша, — но народу было много, задавали вопросы. Были и явно не наши, а чистые инженеры, не менее половины. Твой Светов просто распластывался, отдавал себя народу без остатка, по любому поводу готов был рассказать байку, как что-то там использовали и что из этого вышло, почему не вышло, что следует изменить, такой метод, сякой метод…
— По-английски-то ты понимаешь? — поинтересовалась Прасковья.
— Вестимо, — обиделась Машка. — К тому же Светов очень внятно выражался, прям из кожи вон лез, чтоб быть понятым и понравиться: всем всё разъяснял, готов был помогать, какому-то немытому похмельному аспиранту сам вызвался что-то посчитать — представляешь? Отец родной он этому аспиранту! Явно набивался на народную любовь. Сорвал аплодисменты, хотя, как ты понимаешь, на лекциях аплодировать не полагается.
А потом вышел из здания и пошёл к реке, к смотровой площадке. Я за ним. Когда его почитатели отстали, окликнула.
— Как окликнула? — спросила Прасковья.
— Ну как? Богдан Борисыч! Не Mr Light же мне его звать. Он остановился. Узнал. Вернее, сообразил, что это я. Весь такой элегантный, любезный, комильфотный, прям английский джентльмен эпохи Оскара Уальда, — произнесла Машка издевательским порхающим тоном, соответствующим, по её представлению, образу английского джентльмена. А потом совершенно изменившимся, злым голосом:
— Аферюга, проходимец, дамский угодник, бабник, говоря по-простому… ух, ненавижу.
— Ну и что было дальше? — строго спросила Прасковья. — Придерживайся фактов.
— Факты? Пожалуйте факты. Он остановился и, глядя в голубую даль, продекламировал: «Какие странные повторы в моей бессмысленной судьбе!» И после театральной паузы: «Твой брат Мишка меньше месяца назад тоже подошёл ко мне после лекции». Представляешь наглость: обратился ко мне на ты.