— Родная моя, солнышко… Я так счастлив, что тебе удалось сбежать… В романе XIX века ты должна быть в шляпе с опущенной вуалью. К сожалению, в нашем веке всё про всех известно и вуалью не закроешься.
— Богдан, я уже забросила чепец за мельницу, чего уж жалеть о шляпе с вуалью.
— Парасенька, ты… ты самая-самая… — проговорил он растроганно.
Горьковское шоссе, по счастью, было довольно свободным. С тех пор как получили распространение маленькие частные самолётики, дороги сильно разгрузились.
— Как жаль, что темно и я не могу увидеть, что вокруг. Наверное, всё изменилось. Дорога, во всяком случае, прекрасная. В нашем климате — выше всяческих похвал.
— У тебя стариковское умиление, — улыбнулась она.
— Угу, — согласился он. — Когда ты рядом — я впадаю в стариковское умиление. Правда-правда. Это очень верное наблюдение.
— Богдан, — начала она, — я вот что прежде всего хочу сказать. Я хочу извиниться за поведение Машки. Она рассказала про вашу встречу, и мне очень стыдно. Прости меня за неё. Она плохо воспитана. Это моя вина. Недоработка. — Прасковья с облегчением выдохнула: высказала.
— Парасенька, ну что ты, — с лёгкой досадой проговорил Богдан. — Ты тут вообще ни при чём: Машенька не ребёнок, она сама отвечает за своё поведение. Да и мне не на что обижаться. На что я могу рассчитывать в моём положении? Явился через пятнадцать лет, угрожает спокойствию семьи. Так что понять её можно. Мне она понравилась: решительная, энергичная, убеждённая. Красивая. Мне кажется, она сделает немалую карьеру. Школе сейчас, как я понял из моего беспорядочного чтения, уделяется особое внимание, так что там можно сделать карьеру. Потом она и по характеру, как мне показалось, подходит для преподавания.
— Чем подходит? — удивилась Прасковья.
— Убеждённостью, склонностью упрощать, схематичностью мышления. Привлекательной внешностью, наконец. Для педагогической профессии это важно. Вероятно, многое тут от бабушки; она ведь очень хорошая учительница, как я помню.
— Зато ты — прямая противоположность всему перечисленному кроме, разве что, привлекательной внешности… — Прасковья ощутила смутное раздражение. — Неужели тебя машкина выходка совсем не обидела?
— Ну, как сказать… Непосредственно, в тот момент мне было… неприятно, скажем. Но тем не менее я хотел бы с ней подружиться. То, что она наговорила, уверен, было сказано из лучших побуждений.
— Всё равно это недопустимо, — Прасковье вдруг показалось, что Богдан просто равнодушен или высокомерен. Такая мелочь, как машкино хамство, не способно его затронуть.
— Чтобы сделать карьеру, даже небольшую, надо в первую очередь владеть собой и уметь прилично себя вести, — произнесла она поучительным тоном.
— Кто бы спорил, Парасенька! Но Маша мне всё равно понравилась. Возможно, тебе не следовало говорить ей о нас. При этом я понимаю, что тебе хотелось сказать. Я и сам проболтался Мишке. Написал ему, что мы встретились. Очень хотелось сказать ему. Господи! У меня есть семья. Это настолько потрясающе, что я… я, а не Машенька, не владею собой. Вот и написал ему. Только то, что встретились.
— И что он ответил? — с опаской спросила Прасковья.
— А вот, — Богдан нашёл на телефоне ответ.
Прасковья прочитала: «I do not dare to ask about the future. I pray for both of you»[5].
— А почему по-английски? — удивилась Прасковья.
— Клавиатуры русской, видимо, нет.
— Да… — протянула Прасковья неопределённо. — Двойняшки, а такие разные.
— Моя бабушка Светлана Сергеевна не раз говорила, что в нашем роду сильные, решительные женщины, правда, их мало, и никчёмные мужичонки-неврастеники. Которые, как им и полагается, льнут к сильным женщинам. Вот как я к тебе и к Машеньке, — он улыбнулся. — И Мишка, как типичный представитель рода, это поддерживает. Вот видишь, я всё объяснил, — он нашёл и поцеловал её руку.
— А кому он молится? Кому у вас положено молиться? — перевела Прасковья разговор на другое.
— Ну, в чертовских учебных заведениях, очевидно, Светоносному Отцу. Там никакой свободы вероисповедания нет. Там проводятся коллективные молебны Светоносному Отцу. Ну а частным порядком… Взрослый чёрт обязан сохранять только политическую лояльность. Нелояльных чертей ликвидируют, хотя случается это крайне редко — нелояльность. Ты невольно присутствовала при крайне редком явлении, — он грустно усмехнулся. — А веровать чёрт может, как хочет. Это не декларируется, но допускается. Светоносный Отец для нас что-то вроде богоподобного монарха. Мы его почитаем, верны ему, но веровать можем по-разному. Наше отношение к Светоносному Отцу — это скорее клятва сюзерену, чем религиозная вера. При этом Светоносный Отец ближе к практической жизни, чем Бог; например, он заведует финансами, деньгами, богатством. Он заведует войной, оружием. Поэтому, вероятно, большинство, молятся именно ему. Кому молится Мишка — не знаю. Надеюсь понять.