Между тем некоторые из князей суздальско-нижегородских верно служили Василию Васильевичу, а некоторые, видя борьбу его сначала с дядей, а потом с Василием Косым и Димитрием Шемякой, стали замышлять о возвращении прав своих; особенно об этом заботились внуки Василия Кирдяпы, Василий и Феодор. Первый явно выказывал свою непокорность князю московскому и ушел в 1444 году в Новгород (новгородцы приняли его и дали ему в управление Ям); Феодор же, более скрытный, частью жил в Нижнем, частью в Москве, и когда Шемяка в 1446 году решился овладеть престолом великокняжеским, эти князья заключили с ним договор, по которому, «когда Бог даст ему достать свою отчину Великое Княжение», они должны были получить в независимое владение Нижний, Суздаль, Городец и даже Вятку, с правом прямо от себя сноситься с Ордою; причем возвращались безденежно прежним владельцам села и земли, купленные московскими боярами близ Нижнего, Суздаля и Городца. За всю эту уступку, сделанную в пользу Василия и Феодора, Шемяка требовал от них почетного старейшинства и чтоб они не вступали ни в какие особые переговоры с Василием Васильевичем, в последнем и сам Шемяка взаимно обязывался тем же договором.
Но, овладев Москвой, вероломный Шемяка сначала не совсем было исполнил этот договор: он отдал Суздаль Иоанну Можайскому, но потом, вероятно, по настоянию Юрьевичей, отнял его у Иоанна и отдал им.
Но на этот раз недолго существовала независимость княжества Суздальско-Нижегородского: Василий Васильевич, возвращенный любовью народа на престол отчий, заключил вновь договоры с князьями суздальско-нижегородскими, по которым они, признав верховную власть Василия, отдали ему древние ярлыки ханские, данные их роду, обязались впредь не брать таковых и совершенно не иметь сношения с Ордою[84].
Через два года после того умер Василий Юрьевич в Нижнем Новгороде; его погребли в нижегородском Архангельском соборе.
Дети его, Александр, Иоанн и Василий, также заключив договор с Василием Васильевичем, властвовали: первый в Нижнем, второй в Городце, а третий в Суздале — Иоанн даже именовался державным государем[85].
Василий, известный в истории под именем Гребенки-Шуйского, не был доволен и своим уделом, и вообще положением своего дома: сначала он уехал в Новгород, а потом, в 1448 году, в Псков; псковитяне, приняв его, посадили на княжение и «даша ему всю пошлину княжию»; но он почему-то, несмотря на всю любовь к себе псковитян, в 1455 году ушел в Новгород. Два раза сражался он против Иоанна III, предводительствуя новгородцами; но когда Новгород пал, Гребенка покорился Иоанну, который, милостиво приняв его, сделал наместником Пскова, а потом отдал ему во владение Нижний Новгород, но с самыми ограниченными правами. Гребенка-Шуйский был последним владетелем Нижнего Новгорода. Он умер в глубокой старости[86].
Феодор Юрьевич, приняв прозвание Шуйского, совершенно оставил притязания на княжество Суздальско-Нижегородское, и, впоследствии, около 1469 года, служил наместником великокняжеским также во Пскове, который храбро защищал от ливонцев.
Псковитяне любили и уважали Феодора Юрьевича, дали ему различные права и преимущества, какими не пользовались даже самые князья их; но Феодор, забыв все это, ограбил некоторых граждан псковских, чем и вооружил против себя весь Псков и должен был бежать оттуда. Последние дни своей жизни он, кажется, провел в Москве[87].
При Иоанне III Нижний Новгород стал на ту же степень, какую занимал при своем основании — на степень сторожевой твердыни, с той разницей, что теперь он ограждал уже не мелкие княжества, а обширное государство, известное даже и Европе под названием Московии.
В Нижнем Новгороде учреждена была постоянная крепкая засада (гарнизон) и усилена еще более с той поры, как Иоанн, задумав свергнуть иго монгольское, стал громить Казань. В царствование этого государя Нижний несколько раз был сборным пунктом войска, которое отсюда ходило на татар.
Нижегородцы также иногда участвовали в погроме земель казанских. В 1468 году, весной, они вместе с муромцами, по повелению Иоанна, разорили горную сторону Волги и опустошили борти (лесные пчельники), находившиеся во множестве по обоим берегам реки. В этом году засада нижегородская под предводительством воеводы Хрипуна-Ряполовского дралась с отборными войсками царя казанского Ибрагима, верст сорок повыше Казани, и победила их; причем Ибрагим лишился многих богатырей своих, а нижегородцы с торжеством возвратились домой.
В мае следующего года Нижний увидел войско великокняжеское, приплывшее по Оке и Волге под предводительством князя Константина Александровича Беззубцева. Хотя этим войскам назначено было от Иоанна совершенно сокрушить Казань, но вдруг он почему-то переменил намерение. Еще войска не успели сойти с судов, как было получено новое повеление Иоанна: под Казань послать одних охотников, а воеводе и главному войску остаться в Нижнем. Лишь только князь Беззубцев объявил эту волю великого князя, как все войско отвечало: «Все хотим на окаянных татар — за Святые церкви, за своего государя великого князя Ивана Васильевича и за православное государство».
Мая 19, прямо с судов, охотники отправились в собор Преображенский, где принесли Подателю всех благ теплые молитвы и, раздав милостыню неимущим, собрались в нижней части города для избрания вечем себе начальника. Здесь они опять повторили молитвы в другой древней святыне нижегородской, храме Николы на бечеве, основанном Димитрием Константиновичем, и выбрали в предводители известного по уму своему и ратным подвигам Ивана Руно.
Беззубцев, соображаясь ли с волей Иоанна или сберегая добычу для себя, запретил охотникам нападать на самую Казань; но Руно и его сподвижники, быть может, увлеченные также жаждой добычи, не послушались Беззубцева, напали на предместья Казани, зажгли их и, опустошив, отступили.
Между тем Беззубцев, получив приказание Иоанна идти на Казань, выступил из Нижнего; после него еще прошел через Нижний Новгород отряд войска под предводительством князя Даниила Ростовского, также предназначенный громить земли казанские по Каме.
Но поход против Казани не удался, частью оттого, что не пришли вятчане, которым также назначено было идти на Казань, частью потому, что воеводы княжеские перессорились между собой и этой ссорой погубили войско; с остатками же его пришли в Нижний.
Иоанн послал новую рать под начальством братьев своих Юрия и Андрея; они явились в Нижний в августе, а 1 сентября Ибрагим, осажденный в своей столице, заключил такой мир, какой угодно было Иоанну[88].
Новгород, укрощенный Иоанном, зашумел было в 1477 году, но этим ускорил свое падение: Иоанн, окончательно лишив его древних прав и сделавшись вполне его государем, для ослабления духа приверженцев старого порядка выселил из него множество жителей в разные замосковские города, в том числе и в Нижний.
Знаменитая, но безрассудно честолюбивая Марфа Борецкая, долго руководившая новгородцами в борьбе против Иоанна, на этот раз не оставлена была им, как прежде, без внимания: 2 февраля 1478 года Иоанн приказал ее со внуком Василием и прочими членами семейства взять под стражу и сослать также в Нижний Новгород; так значится в житии св. Зосимы Соловецкого. Местное предание, подтверждая это, прибавляет, что Борецкая была пострижена в Зачатейском монастыре, где и умерла[89].
В то время, когда Иоанн был под Новгородом, Ибрагим осмелился было отомстить поражения свои, напав на землю Вятскую; вследствие этого в Нижнем собралось войско под начальством великокняжеских воевод бояр Василия Образца и Бориса Слепца: первый начальствовал судовой ратью, второй конниками.
84
См. «Древнюю Российскую Вивлиофику», т. II, стр. 275 и 276 и т. IX. стр. 246 и 434 и «Собрание государственных грамот и договоров», т. I, стр. 135 и 185.
89
В 1471 году Иоанн казнил сына Марфы Василия, но о ней, как бы из презрения, не хотел упомянуть в договоре с новгородцами. См. «Историю государства Российского», т. VI, гл. I. В житии св. Зосимы Соловецкого сказано: «Боярыня та (Марфа) повелением великого князя послана в заточение в Нижний Новгород». См. Четьи-Минеи. В селе Млеве Тверской губернии Вышневолочского уезда, лежащем на берегу реки Меты, при церкви Спаса Нерукотворенного показывают могилу какой-то Марфы. Местное предание, слышанное автором в 1841 году от жителя Млева, столетнего старика, утверждает, что тут погребена Борецкая, умершая на пути в Москву, и что вечевой колокол по приказанию царя брошен тут же в реку Мету. Но несправедливость этого предания доказана еще Карамзиным. См. «Историю государства Российского», т. VI, прим. 180.