Это едва было не нанесло совершенного удара Нижегородскому театру; но в 1827 году два любителя театра, или точнее, два благоразумных капиталиста — чиновник Распутин и купец Климов, понимавшие вполне выгоды, какие может принести Нижегородский театр при ловком распоряжении, купили у наследников князя здания театра, городское и ярмарочное, со всем гардеробом и принадлежностями, и дома, где помещалась труппа.
Распутин и Климов также внесли и за труппу деньги, с тем, чтобы актеры и актрисы, числом с детьми девяносто шесть человек, получили от наследников князя Шаховского вольность и обязались играть на Нижегородском театре в пользу их, Распутина и Климова, десять лет.
Приобретение зданий, гардероба и прочего, и выкуп труппы стоили антрепренерам до ста тысяч рублей ассигнациями; капитал этот обещал принести значительные проценты. Однако Климов почему-то скоро отказался от распоряжения театром и передал его в полное владение Распутина, который управлял им до 1839 года.
Это был второй период Нижегородского театра и самый блестящий. В труппе, перешедшей к Распутину от наследников князя Шаховского, кроме Миная Полякова, бывшего во всей силе своего таланта и умерших вскоре И. Залеского и А. Вышеславцева, были молодые очень талантливые актеры и актрисы, как то: в драмах — Е. и А. Поляковы, П. Надежина, А. Вышеславцева; в комедиях же и водевилях — А. Залеский, П. Надежин, А. Ершов, Л. Вышеславцева, Л. Надежина и Третьякова; в операх — П. Бешенцев, Р. Карева и Аксакова; в балетах — А. и Н. Стрелковы, Здобнов, А. Карева, Порецкая и другие. Кроме того, Распутин в течении управления своего Нижегородским театром ангажировал многих посторонних актеров и актрис, из которых замечательнее прочих были Ширяев, Мочалов, Караулов, Немчинов, Попов, Сахаров, Рамазанов, Мочалова-Франциева и Виноградова.
Все эти артисты, исключая Сахарова, Рамазанова и Виноградову, были по преимуществу драматические: Ширяев — известный артист императорских театров, Мочалов — брат знаменитого Мочалова, занимавшего первое амплуа в трагедии и драме, Караулов, тот самый, о котором И. Н. Скобелев сказал, что «только этот артист может вполне передать роль Кремнева». Немчинов ныне с честью подвизается на московской сцене.
Попов играл и в драмах, и в комедиях; лучшими ролями его были: Кардильяк («Огненная палата»), Иеран («Иоанн, герцог финляндский»), Истома Туренин («Юрий Милославский») и путешествующий банкир («Мирандолина»); Сахаров пел в операх, играл в комедиях, а иногда и в драмах, и так же, как и Немчинов, поступил на московскую сцену.
Рамазанов был единственный Филатка, в этой роли он едва ли не превосходил известного петербургского артиста Воротникова; Мочалова-Франциева в свое время была известна московским любителям театра; Виноградова танцевала недурно.
Любимицей публики в этом периоде была Л. Вышеславцева, талант которой развился под влиянием советов Ширяева. Сначала она играла в одних только драмах и заставляла рыдать (тогда еще не стыдились плакать в театрах) в ролях Терезы («Женевская сирота»), Амалии («Жизнь игрока»), Эрнестины («Невидимый свидетель»), Екатерины («Иоанн, герцог финляндский») и т. п. Потом она начала являться в большой комедии и водевиле на амплуа светских дам и «агнес». Все постоянно посещавшие в этот период Нижегородский театр, конечно, хорошо помнят, какой фурор произвела Вышеславцева, явясь в первый раз в водевиле («Хороша и дурна»), в роли Наденьки. Театр буквально дрожал от взрывов рукоплесканий и криков; вызовам не было конца.
С появления Вышеславцевой на сцену прошло уже около тридцати лет и на Нижегородском театре перебывало много драматических, комических и водевильных артисток, но подобно Вышеславцевой в драме еще не являлось[516]. Наверно, можно полагать, что если бы у ней физические средства были равны таланту, то она заняла бы почетное место на одной из столичных сцен.
Также в это время был замечателен в некоторых пьесах Н. Завидов. Роли Вальтера («Женевская сирота»), Варнера («Жизнь игрока»), Мити («Юрий Милославский»), Яши («Скопин-Шуйский») и несколько подобных он выполнял, можно без преувеличения сказать, артистически, но зато во всем прочем был невыносим: в комедиях отвратителен, а в драмах жалкосмешон, что делало еще замечательнее, еще рельефнее игру его в упомянутых ролях.
Кроме драм на Нижегородском театре шли комедии, водевили, оперы и балеты. В комедиях и водевилях были очень хороши, кроме Миная Полякова и Рамазанова, А. Залеский на амплуа вертопрахов, Я. Звездаков и А. Ершов на амплуа больших слуг; последний потом играл комических дядей, мужей-простаков, оригиналов-чиновников и Тарабара. Третьякова была под пару Рамазанову: лучшей Федоры («Филаткина свадьба») нельзя было видеть в провинции. Л. Вышеславцева была жива, ловка на амплуа молоденьких светских девиц и малороссиянок — например, в ролях Лизы («Муж на случай»), Маруси («Казак-стихотворец»).
Из больших опер во время распутинского управления были поставлены:
«Русалка» — все четыре части, — «Князь-невидимка», «Волшебный стрелок», «Чертов замок», «Леон, или Черногорский замок», «Двенадцать спящих дев», «Пан Твардовский», «Аскольдова могила» и другие. Из них лучше всех были обставлены и больше всех привлекали публику «Русалка», части первая и вторая, и «Невидимка». В них, да и во всех операх, первенствовали сначала Бешенцев — тенор, Р. Карева — легкое сопрано, а потом Сахаров и Л. Залеская; последняя была очень мила в роли Кетли. В «Русалке» Минаю Полякову, этому единственному Тарабару, превосходно вторила в роли Ратимы Т. Стрелкова. П. Надежин (умерший в молодых годах) хорошо выполнял роль Личарды (в «Невидимке») и Гикши («Пан Твардовский»), но на настоящем своем амплуа в ролях простаков, как то: Тони («Как дороги утки»), Суфле («Секретарь и повар»), Митрофанушки («Недоросль») обещал очень многое. При Распутине из больших балетов давались: «Дон-Жуан», «Альцеста», «Венгерская хижина», «Морской разбойник» и другие.
В этот период на сцене Нижегородского театра играли во время ярмарки артисты императорских театров: Петербургского — Григорьев, Воротников; Московского — Щепкин, Мочалов, Сабуров, Лавров, Орлов, Живокини; артистки: Петербургского — Дюр, Московского — Львова-Синецкая, Орлова, Филис; также на городском театре играли московские Степанов П. и Степанова.
В городе театр был открыт круглый год, исключая дни Великого поста и ярмарки; спектакли шли три раза в неделю: в воскресенье, среду и пятницу; на Святой, Святках и Масленице — каждый день; на последней с четверга давались еще дневные спектакли. На Ярмарочном же театре с 8 июля по 8 сентября, не исключая суббот и Успенского поста, играли каждодневно[517].
Бенефисов с начала распутинского управленья театром давалось мало; их получали только артисты московские и петербургские, приезжавшие на ярмарку, да те из постоянной нижегородской труппы, которые не принадлежали к труппе Шаховского; потом антрепренер в знак своего особого благоволения стал назначать бенефисы Минаю Полякову, Вышеславцевой и еще некоторым.
Годовой абонемент состоял из ста номеров и весь выполнялся на городском театре. На него стоили ложи большие 400 рублей, средние 300 рублей и маленькие 200 рублей; кресла — 100 рублей ассигнациями; поспектакльная плата была в обыкновенные спектакли за ложи большие 12, средние — 10 рублей, кресла — 2 рубля 50 копеек и 3 рубля, партер — 1 рубль, парадиз — 50 копеек. Когда же ловкий антрепренер давал спектакли не в счет абонемента, для которых выбирал лучшие пьесы, обставляя их как можно тщательнее и роскошнее (впрочем роскошь костюмов не простиралась далее плису, мишурных гасов и такового же шитья), то цена на ложи увеличивалась несколькими рублями, а на кресла, партер и парадиз удваивалась; но публика не сердилась на антрепренера за эти контрибуции, налагаемые на ее любопытство, и постоянно наполняла театр до такой степени, что в нем часто недоставало мест. Это побудило Распутина переделать здание театра; сначала он уничтожил решеточные ложи, чем распространился парадиз, потом устроил бенуары и места за креслами: первые — между лож нижнего яруса, у входов в кресла (входы в кресла были с обоих сторон зала) и под губернаторской ложей; вторые — на месте партера, в замене которого была отделена часть парадиза, находящаяся прямо против сцены, и названа амфитеатром.
517
Только накануне Успения спектакль или совсем не давался, или давался в 12 часов пополудни.