Григорьев Апполон
Краткий послужной список на память моим старым и новым друзьям
Аполлон Григорьев
Краткий послужной список на память моим старым и новым друзьям
В 1844 году я приехал в Петербург, весь под веяниями той эпохи, и начал печатать напряженнейшие стихотворения, которые, однако, очень интересовали Белинского, чем ерундистее были.
В 1845 году они изданы книжкою. Отзыв Белинского. {1}
В 1846 г. я редактировал "Пантеон" и - со всем увлечением и азартом городил в стихах и повестях ерундищу непроходимую. Но за то свою - не кружка.
В 1847 году поэтому за первый свой честный труд, за "Антигону", я был обруган Белинским {2} хуже всякого школьника.
Я уехал в Москву - и там нес азарт в "Городском листке" - но опять-таки свой азарт - и был руган.
Вышла странная книга Гоголя, {3} и рука у меня не поднялась на странную книгу, проповедовавшую, что "с словом надо обращаться честно".
Вышла моя статья в "Листке", и я был оплеван буквально [подлецом] именем подлеца, Герценом и его кружком.
В 1848 и 1849 году я предпочел заниматься, пока можно было, в поте лица - работой переводов в "Московских ведомостях". {4}
В 1850 году - послал, не надеясь, что она будет принята, - статью о Фете. {5} Приняли. Я стал писать туда летопись московского театра. Не надолго. Не переварилась.
Явился Островский и около него как центра - кружок, в котором нашлись все мои, дотоле смутные верования. С 1851 по 1854 включительно - энергия деятельности {6} - и ругань на меня неимоверная, до пены у рту. В эту же эпоху писались известные стихотворения, {7} во всяком случае, замечательные искренностью чувства.
"Москвитянин" падал от адской скупости редактора. {8} "Современник" начал заискивать [меня] Островского - и как привесок - меня, думая, что поладим. Факты. Наехали в Москву Дружинин и Панаев. Боткин (дотоле враг, оттоле приятель) свел меня с ними.
С 1853 по 1856, разумеется урывками, переводился "Сон". {9} Летом 1856 года я _запродал_ его Дружинину за 450 р.
Летом же написана одна из серьезнейших статей моих - "Об искренности в искусстве", в "Беседе". {10} Молчание.
Вдруг совсем неожиданно я явился в "Современнике" с прозвищем "проницательнейшего из наших критиков".
В 1857 году выдался случай ехать за границу. Там я ничего не писал, а только думал. Результатом думы были статьи "Русского слова" в 1859.
Возврат вообще был блистательный. Сейчас же готовились выдать патент на звание обер-критика. Некрасов купил у меня разом 1) "Venezia la bella", 2) "Паризину" Байрона и 3) "Сон" в его будущее издание Шекспира.
В мое отсутствие вышли только - 1) мои стихотворения лучшей, москвитянинской эпохи жизни {11} - у Старчевского в "Сыне", 2) статьи о критике в "Библиотеке" {12} (mention honorable {почетная награда (франц.).} с готовым патентом на обер-критика) и "Сон".
При статьях "Русского слова" {13} - вот как: цензор Гончаров сам занес мне первую, {14} с адмирациями. {15} При последующих - град насмешек Добролюбова, {16} взрыв ослиного хохота в "Искре" {17} и проч.
Немало меня удивили потом братья Достоевские, Страхов, Аверкиев мнением о них - и особенно Ильин, {18} катающий из них наизусть целые тирады.
А мысли-то мои прежние, москвитянинские - вообще все как-то получили право гражданства.
В июле 1859 в отъезд графа Кушелева - я не позволил г. Хмельницкому вымарать в моих статьях дорогие мне имена Хомякова, Киреевских, Аксаковых, Погодина, Шевырева. Я был уволен от критики. Факт.
Негде было писать - стал писать в "Русском мире". {19} Не сошлись. У Старчевского {20} не сошлись.
В 1860 году - я получил приглашение и вызов. {21} Я поехал на свидание и привез ответ на дикий вздор Дудышкина {22} "Пушкин - народный поэт". Читал Каткову - очень нравилось. Отправился в Москву через месяц в качестве критика. Статей моих не печатали, {23} а заставляли меня делать какие-то недоступные для меня выписки о воскресных школах и читать рукописи, не печатая, впрочем, ни одной из мною одобренных (между прочим, "Ярмарочных сцен" Левитова) {24} и печатая ...евины Раисы Гарднер {25} - обруганные мною по-матерну. Зачем меня приняли? Бог единый ведает... За тем должно быть, чтобы после заявлять, что я стащил у них со стола гривенник. {26} Факты.
Опять в Петербург. Начало "Времени"... Хорошее время и время _недурных_ моих статей. Но с четвертой покойнику M. M. - стало как-то _жутко_ частое употребление имен (ныне беспрестанно повторяемых у нас) Хом и проч.
Вижу, что и тут дело плохо. В Оренбург.
Воротился. Опять статьи во "Времени"... Дурак Плещеев - писал, между прочим, Михаилу Михайловичу {27} по поводу статей о Толстом, {28} что "в статьях Григорьева найдешь всегда много поучительного". Еще бы - для него-то, бабьей сопли! Получше люди находили - да еще тирады, как Ильин, наизусть катали!
Недурное тоже время! Ярые статьи о театре {29} - культ Островскому и смелые упреки Гоголю за многое {30} - бесцензурно и беспошлинно.
Нецеремонно перенес три больших места из старых статей в новые, не находя нужным этих мест переделывать. Опять "в похищении гривенника" возрадовавшимися этому нашими врагами, {31} и обвинен в неизвинительной распущенности друзьями, забывшими - что целый год зеленого "Наблюдателя" - статьями целиком, как о Полежаеве, переносил в "Записки" Белинский. {32}
Запрет "Времени". {33} Горячие статьи в "Якоре".
Опять "Эпоха". Опять я с теми же культами - теми же достоинствами и недостатками. Цензура!
Ну - и что ж делать?.. Видно, и с "Эпохой", как критику, а не как другу конечно и не как писателю - приходится расставаться... Тем более... но пора кончить.
1864 года. Сентября 2.
Писано сие конечно не для возбуждения жалости к моей особе ненужного человека, а для показания, что особа сия всегда, - как в те дни, когда верные 50 рублей Краевского за лист меняла на неверные 15 рублей за лист "Москвитянина", - пребывала фанатически преданною своим самодурным убеждениям.
ПРИМЕЧАНИЯ
При жизни Григорьева его автобиографическая проза печаталась в журналах большинство произведений опубликовано с опечатками и искажениями. Новые издания его прозы появились лишь в XX в., по истечении 50-летнего срока со смерти автора (до этого наследники были, по дореволюционным законам, владельцами сочинений покойного, и издавать можно было только с их согласия и с учетом их требований). Но большинство этих изданий, особенно книжечки в серии "Универсальная библиотека" 1915-1916 гг., носило не научный, а коммерческий характер и только добавило число искажений текста.