Подружка Джима была готова и ждала нас с нетерпением. После того что произошло, ее нетерпение показалось нам не заслуживающим внимания. И все же она была очаровательной. Самое чудесное в Рождественских каникулах — это то возбуждение, которое охватывает человека, неожиданно увидевшего себя повзрослевшим, преобразившимся, свободным в своем выборе и готовым к приключениям, способным полностью изменить судьбу. Джо Джелке показал себя вежливым, но из своего отупения выйти не сумел. Он участвовал в разговоре лишь коротким отрывистым смешком. Затем мы двинулись к отелю.
Шофер подъехал к зданию с неудобной стороны — той, что не предназначалась для приглашенных, — и именно из-за этого неверного разворота мы натолкнулись на Элен Бейкер, выбиравшуюся из маленького двухместного автомобиля. Еще до того как наша машина остановилась, Джо Джелке выпрыгнул на снег.
Элен повернулась к нам: ее лицо выражало удивление, но не беспокойство. Похоже, она не вполне осознавала, что мы и в самом деле здесь. Джо приблизился к ней с суровым, достойным и укоризненным видом, который, по моему мнению, был совершенно оправдан. Я держался рядом.
В автомобиле сидел мужчина примерно тридцати пяти лет, с худым, резко очерченным лицом, даже не давший себе труда помочь Элен выйти. Его щеки были впалыми, улыбка мрачной, глаза полными презрения к человечеству. Это были глаза зверя на отдыхе, относящегося в этот момент к другому виду. Они не казались агрессивными, скорее спокойными, но все же принадлежали зверю и не оставляли никакой надежды. Глаза не проявляли воинственных намерений, но чувствовалось, что мужчина сумеет воспользоваться любой, едва заметной, слабостью противника.
Я причислил его к разряду «бездельников», тех, что проводят свое время, облокотившись на прилавок табачного киоска, пытаясь подметить по Бог знает какому внешнему знаку малейший изъян в чужой душе, из которого они могли бы извлечь выгоду. Завсегдатаи гаражей, где они, должно быть, проворачивают свои сомнительные дела, парикмахерских и театральных кулис. Во всяком случае, я представил этого субъекта в одном из подобных мест. Он также напомнил некоего кинобандита со свирепым лицом, напугавшего меня как-то в раннем детстве. Однажды во сне он приблизился, тряся головой, и позвал: «Эй, паренек!» — тем голосом, которым хотел бы внушить доверие, но который вверг меня в такой ужас, что я, как сумасшедший, бросился наутек. Таков был человек, сидевший в автомобиле.
Джо и Элен сошлись лицом к лицу в полном молчании. Ее взгляд оставался отсутствующим. Было холодно, но она не замечала, что ветер распахнул пальто. Джо протянул руку и прикрыл полу. Машинально она запахнулась поглубже. Неожиданно мужчина, наблюдавший за ними из автомобиля, засмеялся. Едва ли это называлось смехом, скорее хихиканьем, сухим, долгим, задыхающимся. Во всяком случае, это было самым тяжким оскорблением, какое мне доводилось слышать, и которое нельзя было не заметить. Поэтому я не удивился, когда Джо, не отличавшийся особенно мирным нравом, повернулся к нему и спросил:
— Ну, и что с вами?
Человек подождал мгновение. Его зрачки забегали, но взгляд оставался пристальным и бдительным. Затем он снова ухмыльнулся таким же оскорбительным образом. Рука Элен дернулась.
— Кто этот… это?.. — голос Джо дрожал от гнева.
— Легче, — медленно произнес мужчина.
Джо повернулся ко мне:
— Эдди, отведи, пожалуйста, Элен и Кэтрин внутрь, — быстро проговорил он. — Элен, ступайте с Эдди.
— Легче, — повторил мужчина.
Элен издала неразборчивый звук протеста, досадливо поморщилась, но не оказала никакого сопротивления, когда я, взяв ее под руку, повел к боковой двери отеля. Я находил странным ее безразличное состояние, позволившее ей молча смириться с начинающейся стычкой…
— Брось, Джо, — крикнул я ему через плечо. — Пошли с нами.
И Элен, потянув за руку, втащила меня внутрь.
Уже в дверях я, кажется, заметил, что человек выбирается из автомобиля.
Через десять минут, когда я ожидал девушек перед женским гардеробом, из лифта вышли Джим Касирет и Джо Джелке. Джо был бледен, с тяжело остекленевшим взглядом, кровь из разбитого лица стекала на шарф. Джим нес шляпы, свою и Джо.
— Он ударил его кастетом, — сказал Джим тихо. — На несколько минут Джо потерял сознание. Нельзя ли послать грума за гамамелисом и пластырем?
Было поздно. Фрагменты танцев, которые играл оркестр под нами, долетали в пустынный холл порывами, словно ветер поднимал и ронял плотный занавес. Как только Элен вышла, я отвел ее вниз. Мы избежали организаторов вечера и отправились в затемненную комнату, украшенную тощими пальмами, где парочки ожидали следующего танца. Там я рассказал ей, что произошло.