Нет, она не плакала. Наплакалась уже. Эля кипела. Кипела, пока неловко, коротко и скомкано прощалась с Софией Аристарховной. Кипела, пока ехала домой. А когда приехала домой – выкипела.
Устало опустилась на табурет на кухне.
Не надо вешать на меня ответственность за собственные иллюзии.
Как Петр верно сказал. Как точно и правильно.
Иллюзии. Это она себе придумала такого Петра Тихого. Почти хрестоматийный следователь из детективных романов. Простой, грубоватый, сильный.
Да, он такой. И он гораздо больше, чем это все. Кто тебе виноват, Элина Константиновна, что ты, придумав и нарисовав себе эту картинку, не удосужилась проверить, что там, за задником сцены? Элина, ты же скульптур, ты работаешь с объемом, и тебе ли не знать, что за нарисованным на холсте очагом может скрываться тайная дверца?
Она со стоном уткнулась в ладони. Теперь у нее в голове обе картинки – Петр-следователь и Петр-племянник Софии Воробьёвой со всеми вытекающими последствиями – сложились без малейших зазоров, стык в стык, представляя собой единое монолитное целое. Сложились в одного человека, которого она любит. С которым они поссорились.
В очередной раз.
Впрочем, конфликт – естественная часть жизни и отношений людей. Конфликт – как огонь. Им можно согреться, на нем можно приготовить пищу. И им же можно выжечь все дотла.
Элина думала об этом, пока принимала ванну, потом занималась домашними делами – небольшая уборка и ужин.
Когда настал совсем поздний вечер и стало очевидно, что Петр не приедет, Эля ощутила, как ей холодно. В квартире исправно работали батареи центрального отопления, Эля съела горячий ужин, перед ней на столе стояла чашка свежезаваренного чая. Но холод внутри не отступал. Будто она сидит не в теплой, ярко освещенной квартире с чашкой чая в руках, а находится в темном холодном погребе – ни лучика света, ни крохи тепла.
Эля обняла ледяными пальцами горячую чашку – то самую, парцелинового завода. Нет, не согреться. Как она умудрилась довести себя до такого состояния – что отсутствие другого человека рядом переносится так тяжело, до физического дискомфорта. Что их с Петром размолвка ее леденит и вымораживает. Как?!
Наверное, так и бывает, когда любишь. Элине без Петра плохо. А ему без нее? Как ему без нее?
Она не знала. Но холод, тишина и неизвестность вдруг стали для нее слишком непосильным грузом. И Элина схватилась за телефон.
Он кипел всю дорогу до дома. Кипел, как никогда в жизни.
Ты не такой!
Да уж, извините, Элина Константиновна! Не такой.
Петр видел эту ее легкую снисходительность в отношении него, которая появилась в самом начале их знакомства, и которая так и не ушла окончательно. Только теперь эта снисходительность была какой-то теплой и почти не обидной. А еще Петр очень отчетливо чувствовала Элину заботу о себе. Ужины, сетование на то, что он без шарфа и перчаток, приготовленное специально для него новое темно-серое полотенце в ванной. Нет, если бы Эля переехала к нему, он бы тоже купил ей новое полотенце. Розовое.
Петр вспомнил тот ее давнишний вопрос: «Скажите, вы сегодня ели?» и собственный ответ про матримониальные планы. Таковые планы в свой адрес Петр никогда всерьез не рассматривал. Пока не рассматривал. Наверное, такое желание – чтобы в твоей жизни появилась постоянная женщина, с которой захочется создать семью – нормальное. Наверное, так и должно быть. Наверное, оно со временем появится. Но пока этого желания не было. Женщины такой – тоже.
Или… или женщина уже есть?
Петр остановился перед окном. Он понял, что решительно не готов копаться в том, что чувствует по отношению к Эле. Достаточно того, что что-то чувствует. С этим потом разберемся, после завершения дела.
А вот Элина забота казалось ему какой-то… какой-то не такой. Он не мог понять, в чем дело. Будто Эля… Эле надо о ком-то заботиться. И неважно, о ком. О недалеком следователе, который ведет дело ее мужа и который нерегулярно ест. О пожилом муже, с которым она состоит в фиктивном браке. Или о собственном пасынке Жене, у которого очень непростые жизненные обстоятельства.
Петр привычным движением повел плечами, все так же глядя в темноту за окном.
Поварницын. Человек, который подозревается в убийстве. Человек, который находится в федеральном розыске. Человек, которого Эля аттестует не иначе как «бедный мальчик». И который запросто может к Эле заявиться.