– Только ты, любовь моя, – тихо прошептал он, – никто, кроме тебя… если бы ты этого действительно захотела.
Он не вернется ни в Версаль, ни в Эннебон, ни в Понтиви… Завтра, когда все будет кончено, он доберется в Брест, взойдет вместе с Мерлином на корабль и вернется в Америку, где жизнь достойна настоящих мужчин, где война и опасность. Он снова станет Кречетом, отважным как никогда, пока смерть не увенчает легенду, которую будут передавать из поколения в поколение.
Тихий шепот Корентины вернул его к действительности.
– Послушай!.. Лошади скачут!.. Едет Морван.
– Спрячься под стол, чтобы тебя совсем не было видно.
Девушка беспрекословно повиновалась, но Жиль заметил, что она еще сжимала в руках пистолет Тюдаля. Поднявшись с кресла, он потянулся и встал против двери, расставив для упора ноги, готовый к бою. День клонился к вечеру, до ночи было недалеко. Зал с низким потолком был полон пляшущих теней, отбрасываемых огнем. Теперь Жиль услышал приближающийся конский топот, всадников было трое или четверо. Скоро копыта застучали во дворе. Лошади заржали, было слышно, как всадники спрыгнули на землю. У приоткрытой двери раздались шаги – шаги одного человека.
– Входи, Морван! – крикнул Жиль. – Я уже давно жду тебя!
Чья-то рука толкнула дверь, она медленно со скрипом открылась. На пороге появился человек.
– Морван не придет, – сказал он любезным тоном. – Я видел его по дороге сюда: он бежал от этого дома, как будто за ним гнались черти. Я думаю, зрелище, что он увидел во дворе, привело его в ужас, к тому же он был один.
Не опуская пистолетов. Жиль окинул незнакомца взглядом с головы до ног и нахмурил брови. По всей видимости, перед ним был дворянин.
Это чувствовалось по изысканной вежливости его речи, по элегантному серому охотничьему костюму из бархата, по изящной манере держаться.
Ему на вид было лет тридцать, открытое лицо его показалось Жилю симпатичным. Но какого дьявола ему здесь нужно?
– Могу ли я узнать, сударь, кто вы?
– Я вам охотно представлюсь. Меня зовут Рене Лепрестр де Шатожирон. Сегодня утром вы приходили ко мне в дом и, думаю, очень разволновались… судя по тому, что я вижу. Ваш суд был грозным, шевалье… и очень скорым!
Не спеша, как ценитель произведений искусства, пришедший в музей, владелец Тресессона долго смотрел на труп Тюдаля, все еще покачивающийся на балке. Затем он взглянул на лысого музыканта, застывшего в луже запекшейся крови.
– После той трагедии, что произошла на ваших землях, граф, вы ведь не считаете, что моя рука была слишком тяжела? – вскинулся Жиль.
– Никоим образом, друг мой… вы позволите вас так называть? Эти мерзавцы уже давно заслуживали самой страшной кары. Я даже думаю, что было бы жаль, если бы графине удалось догнать вас. К тому же я пришел сюда только за тем, чтобы предложить вам помощь, а не затем, чтобы нарушить ваши планы.
– Однако, если я вас правильно понял, вы дали Морвану убежать от меня?
– Бог мой, ну да! Мне не хотелось тратить драгоценное время, гоняясь за ним. Подумайте, я ведь не знал, что произошло в этом доме. А потом, откровенно говоря, я думаю, вы уже должным образом отомстили за безвременную смерть этой несчастной и очаровательной девушки. Пусть Морван убирается на все четыре стороны, все равно он кончит на эшафоте – поверьте, это не замедлит случиться…
– Безвременная… смерть! Вы думаете, сударь, что говорите? Ваш тон слишком легкомысленен для такого чудовищного преступления!
– Думаю, шевалье, и признаюсь, только об этом и думаю. Мы зарыли в нашей часовне… мешок с песком по просьбе мадемуазель де Сен-Мелэн. Она взяла с нас клятву держать это в тайне, чтобы сохранить жизнь, которую Господь чудом оставил ей. Сегодня утром, когда моя супруга повела вас в часовню, она испытывала вас. Но, видя ваше волнение, чуть было не рассказала вам все. Она побежала следом, звала вас, но вы были уже далеко.
В голове у Жиля зашумело, он чуть не задохнулся от безмерной радости, пришедшей после стольких страданий. Он вынужден был опереться о каминную полку, почти теряя сознание. Жюдит, Жюдит… неужели она жива?
– Ну же! – рассмеялся граф. – Не собираетесь ли вы упасть в обморок, как кисейная барышня? Если верите в то, что я вам рассказал, мы сейчас покинем это гадкое место. Мои люди, которых я оставил во дворе, займутся… уборкой, а мы вернемся ко мне домой. Там вас ждет моя жена, а также хороший ужин и уютная постель.
По дороге мы поговорим… Но что вы ищете под столом? Если ту симпатичную девушку с подбитым глазом, которая сидела здесь, притаившись с огромным пистолетом, то ставлю вас в известность, что она выскочила оттуда уже целых пять минут назад и умчалась прочь… Может быть, я ее напугал…
Краски медленно возвращались к лицу Жиля.
Он слабо улыбнулся.
– Нет. Но она – настоящий солдат. Когда битва закончена, такие возвращаются в свои казармы, ничего ни у кого не прося! Я навещу ее, перед тем как уехать!
И снова был отлив… Большой отлив, тот, что бывает в конце зимы, могучий и властный, уносящий в океан бледно-голубые воды Блаве…
Стоя рядом с жалким шалашиком из диких трав в том самом месте, где когда-то рыбачил босоногий крестьянский мальчишка, шевалье де Турнемин смотрел, как барки под красными парусами спускались одна за другой вниз по течению и уходили в море на ночную рыбную ловлю. Казалось, все было, как и когда-то, но на самом деле от прежнего не осталось и следа…
По ту сторону этих нескончаемых вод он завоевал все, что было в человеческих силах… все, кроме Любви, которую Судьба подарила ему именно здесь. Все было как прежде, но не было той, чьи огненно-рыжие волосы мелькали в илистых водах, шевелясь, как красные водоросли, той, чей властный голос обрушивал проклятье на его голову.
– Жюдит, – прошептал он нежно, – Жюдит, надменная и несчастная, благоразумная и безрассудная, нежная и жестокая… где же ты, моя любимая Жюдит, в эту минуту, когда я зову тебя?
Кто мог ответить, не боясь ошибиться? Может быть, очень далеко, а может, и совсем близко? Она никому не сказала о своих намерениях. Покидая Тресессон в глубочайшей тайне, Жюдит и словом не обмолвилась, где надеялась найти достаточно надежное убежище, чтобы скрыться от гнева своих братьев. Она обронила лишь одну фразу, совсем коротенькую, которая могла бы что-то прояснить:
– Лучшее убежище – сердце самого большого города…
И графиня де Шатожирон из этого заключила:
– Я думаю, она выбрала Париж!
Возможно, искать ее надо было именно там.
Жиль решительно поднялся по склону к дереву, где его ждал Мерлин. Он вдруг наклонился и поцеловал шелковистую морду коня, который ласково потерся о него головой, обнажив большие зубы.
– Что скажешь, дружище? Пока мы вместе, для нас нет ничего невозможного, и, если надо будет отправиться на край света, чтобы найти ее, мы помчимся туда. Но сейчас нас ждет Понтиви!
Поехали знакомиться с господами из Драгунского полка королевы, в котором мы получили необходимое и очень важное звание лейтенанта «на очереди», затем… ну что ж, там будет видно, может, нам удастся как можно скорее поехать в Париж, посмотреть, что там делается. Тем более что мы еще не засвидетельствовали своего почтения нашему главному командиру – королеве.
Это недосмотр, и мне как благородному человеку следует исправить его!
И, вскочив на своего радостно заржавшего коня, шевалье де Турнемин поглубже надвинул шляпу и галопом поскакал по ландам, где так часто шлепали босые ноги маленького бастарда Жиля Гоэло.
Первые побеги дрока тянули к небу свои крошечные нежные ростки, они были зеленые, как цвет самой надежды. В деревне звонили к вечерне, и печальные, нежные звуки наполняли морской воздух, в котором вскоре заблагоухает весна…