С тяжелым сердцем, охваченный ужасным чувством одиночества и бессилия. Жиль последовал за своими мыслями, которые увлекали его в порт.
Жан-Пьер должен был отплыть с вечерним приливом, который достигнет своей полноты в 10 часов вечера. Да и нантец назначил ему встречу, как и накануне, в «Красном горностае».
Дойдя до таверны, он уже был готов решиться на все. Пусть это повлечет за собой самые страшные несчастья, но он вырвет у того мерзавца тайну места, откуда собирается отплыть его товарищ.
Жиль так боялся за Жан-Пьера, что даже не осознавал опасности, которой мог подвергнуться он сам.
Перед тем как ступить на порог, он осенил себя быстрым крестом, затем открыл дверь.
Представшая его глазам картина была в точности такой же, как та, что он застал вчера, так что Жиль на секунду подумал, что время повернулось вспять. Он увидел те же спины, те же клубы дыма, те же лица. Йан Маодан стоял за стойкой в той же позе, что и вчера, а две служанки по-прежнему сновали от столика к столику, совершая те же движения. Да, все было как вчера… за исключением одного: нантца за столом не было!
Сердце Жиля забилось быстрее, но он стиснул зубы, выпрямил спину и уверенным шагом направился к стойке. Йан Маодан следил за его приближением, нахмурив брови.
– Чего тебе, мальчик? – спросил он грубым голосом. – Ты слишком молод для рома и девок!
Начало не сулило ничего хорошего. У Йана Маодана была слишком цепкая память, чтобы не припомнить вчерашнего посетителя, но Жиля его слова не обескуражили.
– Я хочу видеть нантца! – холодно ответил он.
Хозяин таверны утер нос рукой, волосатой, как медвежья лапа, прочистил горло, сплюнул, издал смешок, затем объявил:
– Плохи твои дела! Его здесь нет!
– Однако он мне вчера сказал, что я найду его здесь, когда пожелаю!
– Может, и сказал! Но все, что я знаю, так это то, что его здесь нет и что сегодня он не придет.
Чего тебе от него надо?
Жиль не ответил на вопрос, сжал кулаки, и его взгляд, устремленный на Йана Маодана, становился все более тяжелым.
– Это наши с ним дела, – выговорил он наконец. – Вы можете мне сказать, где его найти?
– Нет! – был ответ.
Йан почти выкрикнул это слово, и Жиль сразу же ощутил, как вокруг воцарилось молчание и все присутствующие посмотрели на него. Он приметил Манон, застывшую от страха у конца стойки и вцепившуюся обеими руками в поднос.
Однако его ставший теперь ледяным взгляд не покидал глаз Йана, который внезапно застыл, будто животное, зачарованное человеческим взглядом. Бывший галерник никогда ранее не видел таких глаз, как у этого еще юного мальчика. Эти глаза были как две шпаги, вонзенные в его голову, жестокие, безжалостные, никогда не мигающие, глаза хищной птицы. Йан заторопился ускользнуть от власти этих глаз, и его тревога обратилась в ярость.
– Чего ты ждешь? Я же сказал тебе: он не придет! Я не знаю, где он сейчас. Может, в лапах дьявола! Во всяком случае, он уехал из города. Теперь проваливай отсюда, и чтоб я тебя больше не видел. Я не желаю ссориться со стражниками из-за того, что им донесут, будто у меня бывают малыши вроде тебя…
– Что-то со вчерашнего вечера вы стали весьма щепетильны, – начал было Жиль.
Но вдруг он увидел искаженное ужасом лицо Манон. Маленькая служанка была на грани обморока, и Жиль ее пожалел. Пожав плечами, он повернулся, чтобы уйти:
– Ладно! Я уйду!.. и он вышел в отчаянии, даже не услышав подобного злобному лаю окрика Йана Маодана:
– Куда ты? Чего тебе не хватает? Иди-ка лучше налей…
В эту ночь Жиль не возвратился на улицу Сен-Гвенаэль. Понукаемый бессильным гневом и смертельной тревогой, он без устали бродил по порту от улицы Рабин до улицы Кальмон-Ба, приглядываясь к кораблям, ловя на них малейшее движение в тщетной надежде увидеть низкорослую фигуру Жан-Пьера. Жиль даже спустился вдоль реки до стрелки Лангль, вглядываясь в отблески на воде, подстерегая каждое готовое к отплытию судно. Но морской прилив принес с собой пронзительный режущий ветер со снегом, который завывал, взъерошивая всклокоченные кроны приморских сосен, и ни один корабль в этот вечер не вышел из порта. Жиль не чувствовал ни холода, ни ветра, ни усталости. Ему хотелось закричать, позвать мальчика, рядом с которым он прожил столько лет, не обращая на него внимания, и который внезапно стал ему дорог, как брат, мальчика, которого он не увидит больше и не сможет спасти.
Наступило утро, серое на сером фоне моря и островков ила, открытых отливом, оно едва обрисовывало барки рыбаков и покрытый лесом, как шерстью, маленький остров Конлео, окутанный туманом. Жиль спустился со скалы, куда он взобрался после своих одиноких блужданий, и, постепенно ускоряя шаги отяжелевших от холода ног, медленно направился в сторону города, выбившийся из сил, но с сердцем, полным надежды.
Звуки колокола, звонившего «Анжелюс», оживили Жиля. Он вдруг вспомнил, что сегодня воскресенье и что как раз по воскресеньям Манон ходит повидать сестру в маленький домик у ворот Буро, где она назначила ему свидание. Он ускорил шаг, затем перешел на бег.
Когда он добрался до улицы Сен-Гвенаэль, был час первой мессы, которую посещали служанки и набожные старые девы, ходившие, впрочем, также и на соборную мессу. Черные фигуры торопливо, но осторожно скользили по тонкому хрустящему снежному покрову, как вата легшему на булыжную мостовую и опушившему остроконечные крыши домов. Чтобы не быть узнанным, он прятался в тени старого рынка, пока не увидел свою квартирную хозяйку, проходящую мимо в сопровождении служанки.
Уверенный в том, что теперь его никто не встретит, он пробрался в свою ледяную комнату, чтобы немного отдохнуть, и с нетерпением ожидал конца дня.
К счастью, зимой ночь опускается быстро. Пасмурная погода еще ускорила ее наступление, так что было уже очень темно, когда Жиль, закутанный в старый плащ, подаренный ему крестным, отправился к дому, где жила прядильщица льна.
Дом стоял недалеко, достаточно было обойти собор и пойти по узкой улочке, проходящей через ворота Буро и выходящей по ту сторону городской стены. Пустынные улицы были очень темными, если бы белизна снега не рассеивала темень ночи, то Жилю понадобились бы глаза кошки, чтобы не сбиться с пути. Все же он сразу обнаружил домик. Прилепившийся к огромной стене, с фасадом, угрожающим вот-вот рухнуть, и с крышей, сидящей набекрень, как шапка пьяницы, он походил на болезненную опухоль. Желтый свет, сочившийся из-за двух закрытых ставней, делал окна похожими на мрачно глядящие глаза. Жиль, однако, твердо решил узнать как можно больше о посетителях «Красного горностая». Он подошел к узкой двери с забранным решеткой окошечком и постучал так, как говорила ему Манон…
Окошечко в двери открылось почти сразу же.
За решеткой в пламени свечи обрисовывалось бледное лицо с тревожными глазами, которые, однако, тотчас же успокоились и вспыхнули радостью, увидев Жиля.
– Это ты? – прошептала Манон. – Я не надеялась увидеть тебя так скоро… Подожди, я сейчас открою!..
Послышался глухой скрежет отодвигаемого тяжелого засова, затем щелканье хорошо смазанного замка, и дверь открылась без малейшего шума..
Как и у ворот Сен-Венсан, маленькая шершавая ручка девушки схватила руку юноши и увлекла его в глубь дома.
– Входи быстрей и не шуми. Моя сестра спит здесь, – указала она подбородком на закрытую дверь в конце коридора, покрытые известью стены которого сверкали белизной.
– Может быть, я пришел слишком поздно?
Вы собирались выходить? – пролепетал Жиль, заметивший, что Манон была закутана в широкую и длинную накидку коричневого цвета с капюшоном. Но та в ответ лишь беззаботно пожала плечами и рассмеялась.
– Нет, вовсе не поздно! Просто я не надеялась, что ты сегодня придешь, и хотела вернуться в «Красный горностай», потому что мне было скучно! Но ты здесь желанный гость!