Пока офицеры устраивались в креслах, Джошуа, продолжая сохранять на лице выражение холодного достоинства, приготовил кипящий грог, затем слегка поклонился и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь со скромностью, достойной слуги из хорошего дома.
– Эх! – проворчал Тим. – Мы сможем смотреть на них сколько влезет, сидя тут под дождем, но так ничего и не узнаем. Хорошо было бы разбить стекло…
– Я, кажется, придумал, – откликнулся Жиль и, не ожидая ответа, исчез в темноте, оставив Тима одного сидеть в кусте смородины и ругаться про себя на чем свет стоит.
Вид предателя, мирно и с удобствами расположившегося со своим сообщником перед огнем и попивавшего дымящийся грог, сваренный из старого, выдержанного рома, тогда как он сам сидит под потоками воды, изливающейся с неба, был совершенно невыносим для Тима, честного американца. Однако, всецело доверяя изобретательности своего французского друга, он решил терпеливо перенести все невзгоды.
Действительно, через несколько минут он увидел, как мирная картина, открывающаяся его взору, переменилась. Камин, до того исправно горевший, задымил, сначала чуть-чуть, а затем все сильнее и сильнее. Черное облако дыма наполнило комнату, и оба офицера раскашлялись. Тим едва успел спрятаться в смородину: генерал Арнольд бросился к окну и настежь отворил его.
– Мы задохнемся! – услышал Тим голос генерала. – Я позову Смита…
– Не нужно! – кашляя ответил ему англичанин. – Это все погода… Должно быть, в трубу попала вода. Оставьте окно приоткрытым, и не надо никого звать, чтобы не терять времени. Не так уж сейчас и холодно! Однако вернемся к нашим делам… Британское правительство через посредничество сэра Генри Клинтона готово высоко оценить ваше возвращение к здравому смыслу и дает вам чин бригадного генерала английской армии, а также сумму в тридцать тысяч фунтов стерлингов. Корвет «Гриф» будет, разумеется, держаться поблизости, чтобы отвезти вас и миссис Арнольд в Нью-Йорк, как только в крепости все будет подготовлено для сдачи. Корвет нашел превосходное место для стоянки, где мы, кстати, и провели прошлую ночь в ожидании вашего сигнала…
Тут рядом с Тимом появился Жиль, еще более мокрый, чем раньше. Вода текла с него ручьем, но он улыбался.
– Что скажешь? – прошептал он, указывая на все еще сильно дымящий камин. – Правда, здорово?
– Как ты это сделал? Налил туда воды?
– Нет. Я положил на трубу большой плоский камень. Теперь камин будет дымить до тех пор, пока Смит не залезет на крышу, чтобы посмотреть, в чем дело… Ну, что? Интересный у них разговор?
– Просто захватывающий! Слушай же…
В комнате заговорщики продолжали обсуждать цену предательства в несколько нервном тоне. Арнольд говорил, что суммы в 30 тысяч фунтов стерлингов недостаточно, указывал на огромное преимущество, которое получат англичане, когда он выдаст планы обороны крепости Уэст-Пойнт, количество солдат и пушек, вплоть до неисправных.
– Я могу даже дать вам текст выступления генерала Вашингтона на последнем военном совете, – прибавил предатель. – Это было шестого числа сего месяца… а также и отчет об общем положении наших войск.
Тим отвернулся, и его стошнило. Жиль, бледный и с каплями пота на лбу, не мог оторвать взгляда от этого человека, который ради денег на его глазах предавал братьев, друзей, самую землю своей страны, виновной лишь в том, что она не захотела оставаться колонией, а решилась принадлежать самой себе.
В ответ в комнате послышался вдруг ставший ледяным голос майора.
– Сударь! – сказал он. – Нам стало известно, что совсем недавно генерал Вашингтон доставил в Уэст-Пойнт значительное количество золота, привезенного из Франции на кораблях шевалье де Тернея. Англия не будет препятствовать тому, чтобы вы взяли этого золота столько, сколько сможете: в трюмах «Грифа» достаточно места. Но я не уполномочен более обсуждать предложенные вам условия. Вы их принимаете… или же я ухожу, а наш разговор откладывается!
На красном фоне все еще дымящего камина вырисовывался зловещий хищный профиль Арнольда: заложив руки за спину и нахмурив брови, он размышлял. Жиль почувствовал, что Тим тянет его назад, со всеми предосторожностями покинул свое укрытие и перешел в еще более густую тень под старой яблоней, росшей у входа в огород. В тишине ночи, до того нарушаемой лишь шумом дождя и завываниями ветра, вдруг послышались другие звуки: отдаленные выстрелы мушкетов и еще более далекое эхо пушечных залпов.
– Что это? – шепотом спросил Жиль.
– Английские и американские позиции все еще расположены вперемежку. Между здешними землями и Нью-Йорком мало мест, где не стреляют друг в друга. Но я хотел тебе кое-что сказать… Я прошу тебя вернуться в кусты у дома и ждать там, пока не кончится это дьявольское совещание. Затем, когда они закончат или когда рассветет, ты отправишься на то место, где мы оставили лошадей.
– А ты?
– Я тоже кое-что придумал! Мне пришла в голову одна мысль… а так как нам нужно знать все об этом проклятом Арнольде, придется разделиться. До скорой встречи!
И Тим, по своему обыкновению, исчез во мраке так бесшумно, что и кошка не проскользнула бы тише, а Жиль вернулся на свой наблюдательный пункт, чтобы остаться там на долгие часы, превратившись в слух. Арнольд и англичанин дали огню в камине потухнуть, и в комнате не было больше дыма, но они были столь поглощены разработкой своего адского плана, что даже не подумали закрыть окно. Со своего места Жиль видел, как они склонились над большой картой, обсуждая маршруты движения войск и нанося их на карту. В глазах и всем облике Арнольда сверкал такой яркий ум, что Жиль почувствовал восхищение и одновременно отвращение. У предателя были все задатки великого человека, но он сам намеренно принижал себя, разрушал легенду о себе ради роскошной жизни. В своем дьявольском азарте генерал даже не замечал полных грустного презрения взглядов, которые изредка бросал на него его собеседник. Молодой майор британской армии имел о чести солдата иное, отличное от генерала Арнольда, представление…
Где-то по соседству астматическим голосом хрипло пропел петух, разбудив петуха в курятнике Смита, и тот, в свою очередь, торопливо пропел свое «кукареку». Эхом его торжествующему пению вдруг совсем рядом раздался пушечный выстрел. Склонившиеся над картой собеседники резко выпрямились. Пушка выстрелила еще раз…
– Кто стрелял? – спросил англичанин. – И в кого?
– Не знаю, – ответил Арнольд. – Я даже не знал, что здесь есть пушка…
В этот момент в комнате появился Джошуа Смит с подзорной трубой в руке. Он окинул взглядом холодную комнату, увидел потухший камин, распахнутое окно…
– Ночь была такая теплая! – улыбнулся ему англичанин. – Мы решили насладиться ею.
– Ваш проклятый камин дымит как сто индейских вождей! – проворчал Арнольд.
Жиль воспользовался приходом Смита, чтобы покинуть свое укрытие в кустах смородины. Светало, и его могли заметить. Прячась за кустами, он быстрым шагом добрался до калитки, одним прыжком перескочил через нее, несмотря на то что его мышцы немного одеревенели от долгой неподвижности, пригибаясь, вернулся назад вдоль изгороди и расположился за ней прямо напротив окна. Джошуа Смит стоял у окна с обоими офицерами, и глядел в подзорную трубу. Жиль отчетливо расслышал его слова:
– «Гриф»! Это по нему стреляют!
– Кто? Кто стреляет? – завопил Арнольд вне себя от ярости, позабыв всякую осторожность.
– Единственная пушка, которой мы располагаем в этих местах и до самого Уэст-Пойнта, находится на посту полковника Лэмба. Но он слишком далеко! – заметил Смит. – Можно подумать, что стреляли с поста капитана Левингстона… у которого пушки нет! Боже мой! Корабль поднимает якорь… Он уходит!
Утренний бриз, сменивший ночную бурю, донес смех англичанина. Затем Жиль услышал его спокойный голос:
– И оставляет меня здесь! Как я понимаю, мне придется теперь добираться до Нью-Йорка пешком…
– Я найду вам лошадь, сударь, и лично провожу вас, если понадобится! – заявил Джошуа Смит. – Никто не скажет, что вражеский парламентер пришел ко мне, а я не обеспечил его возвращения. Дело идет о моей чести!