— Уверены ли вы, что ничем не рискуете в стенах монастыря, что вашим братьям не удастся забрать вас оттуда? Ведь теперь они ваши единственные родственники и у них все права на вас…
— Это так, — ответила ему Жюдит, — однако госпожа де ла Бурдоннэ сумеет меня защитить. У нее хранится письменное распоряжение отца, которое он сделал перед смертью, где говорится о его желании видеть меня монахиней в Нотр-Дамде-ла-Жуа. Бедный отец! Он хотел обеспечить если не мое счастье, то хотя бы мое спокойствие…
— Но вы ведь не обязаны постригаться в монахини теперь же?
— Конечно, нет! Я должна сначала закончить школьный год, затем наступит время послушничества, которое может длиться два или три года.
Но почему вы меня об этом спрашиваете?
— Потому что я хочу сделать для вас то, что было сделано для меня: дать вам свободу. Я клянусь, что если Господь позволит мне выжить, вернуться сюда из Америки и освободить вас… Я не знаю еще, как я это сделаю, но если вы хоть чуть-чуть доверяете мне, то я готов отдать жизнь за вас!
Жюдит ответила не сразу. Она осторожно высвободилась из объятий Жиля, заставив опустить ее на землю, и на миг Жилю показалось, что его слова обидели девушку. Наверно, она опять рассердилась, опять обольет его презрением, будет насмехаться над его незаконным рождением…
Однако ничего того, что он вообразил себе, не случилось. Став на землю, Жюдит положила ему руки на плечи, приподнялась на цыпочки, чтобы приблизить глаза к глазам Жиля, и взглянула в самую глубь их.
— Почему вы хотите это сделать? — спросила она почти робко. — Ведь вы не видели от меня ничего, кроме презрения и дурных манер…
— Между такой как вы и таким как я это вполне нормально, — сказал он учтиво. — Напротив, я считаю, что многим вам обязан, потому что если бы не вы, то я, может быть, дал бы себя запереть в семинарии. Но знакомство с вами пробудило во мне страстное желание приблизиться к вам, попытаться стать достойным вас… Я думаю… да, я думаю, что люблю вас…
Слово «люблю» вырвалось у него само собой, такое же простое и естественное, как пение птиц, и Жиль был удивлен легкостью, с какой ему далось признание. Он почувствовал, как задрожали лежащие у него на плечах руки Жюдит. Внезапно они скользнули вниз, обвились вокруг его шеи, и тотчас же ее тело прижалось к телу Жиля, а губы их слились в поцелуе, и они даже не осознали, кто из них первый рванулся навстречу другому.
На миг земля зашаталась под их ногами. На губах Жюдит чувствовался привкус слез и свежесть розы, но в его объятиях ее тело обжигало, как огонь. Первой, однако, опомнилась девушка.
Она внезапно вырвалась и бросилась бежать к порталу с легкостью, заставившей Жиля задуматься, на самом ли деле она так сильно вывихнула ногу… Добежав до дверей, Жюдит что было сил зазвонила в висевший подле них колокол, затем обернулась к Жилю, отбросив назад волосы, падавшие ей на лоб. Глаза ее блеснули, как два черных бриллианта, и, задыхаясь, она торопливо шепнула:
— Я буду ждать тебя. Жиль Гоэло! Я буду ждать три года, и ни днем больше… Если ты сдержишь свое обещание, я буду принадлежать тебе и ты сможешь делать со мной все, что захочешь. Если же нет…
— Что тогда?
Она мрачно рассмеялась тяжелым коротким смехом, ее голос дрогнул.
— Если нет, то я придумаю, что мне делать с собой. Но знай, что я не собираюсь провести жизнь в отречении от мира, вечно гнить за этими решетками со своей никому не нужной девственностью!
Нет! Если ты не придешь, то я буду принадлежать тому, кто поможет мне бежать, пусть он будет простой садовник из монастыря! Теперь уходи, сюда идут.
Действительно, звон колокола вызвал за дверями какую-то возню. Над стеной показался свет фонаря, послышались шаги. Надтреснутый голос, принадлежавший женщине явно уже не молодой, произнес:
— Кто здесь? Кто звонил?
— Это я, сестра Фелисите, я, Жюдит де Сен-Мелэн! — ответила девушка, а затем, обернувшись к Жилю, сказала приглушенным голосом:
— Не забудь же! У тебя есть только три года, чтобы заслужить меня…
Дверь открылась, затем захлопнулась с глухим стуком. Прошуршали по гравию удаляющиеся шаги; свет фонаря, освещавший верхушки деревьев, также исчез. Тогда Жиль пустился в путь, не слишком хорошо сознавая, куда идет. В ушах у него шумело, он был полупьян от счастья и удивления. Он медленно шагал вдоль стен парка, огибая монастырь, чтобы добраться до города и избежать встречи с Морваном, несомненно уже выбравшимся из реки. Ни к чему было затевать новую драку, которая могла задержать его отъезд.