Графиня не сдержала слез и снова заплакала, уткнувшись лицом в салфетку.
— Я бы никогда… Никогда не подписала договор на отторжение родовых земель. В память о моем Лешеньке. Он так ценил их, — всхлипывала она утирая слезы шелковой тканью, вышитой вензелями. — Но этот мерзавец… Он угрожал мне жизнью моих девочек.
— Тебе не в чем себя винить, — я приобнял ее за плечи. — Ты поступила правильно.
Лиза подняла заплаканные глаза и с благодарностью посмотрела на меня.
— Спасибо, Игорь. Я всегда знала, что ты добрый и отзывчивый мальчик.
Она нежно, по-матерински, погладила тыльную сторону моей ладони, лежащей у нее на плече. Сжала крепко, словно пыталась удержать меня от необдуманных поступков.
— Но, я прошу тебя, не нужно так рисковать. — ее взгляд был полон мольбы и заботы. — Пусть этим займутся власти. Этих негодяев обязательно поймают и отправят на каторгу.
— Нет, те кто за этим стоит, не отступятся так просто от своей цели. Здесь явно есть что-то более ценное, чем просто небольшие залежи торфа, — я задумчиво потер подбородок. — И я больше чем уверен, что нападение на поместье и похищение Григория Алексеевича связаны между собой.
— Получается, что… — Любаша прикрыла рот ладошкой, ужаснувшись собственной догадке.
— Да, Люба, я считаю, что за похищением твоего дяди стоят те, по чьей указке Крапивин напал на поместье, — утвердительно кивнул я.
— Ой! — воскликнули хором она и Лиза.
— Скоро сюда прибудет майор Волков со своим отрядом и мы приступим к поискам Григория Алексеевича. Уверен, что эта ниточка приведет нас к покровителям Крапивина. А пока…
Я посмотрел на лужу на полу, натекшую с начавшего уже оттаивать огромного окорока.
— А пока, предлагаю всем нам переместиться в холл.
— Зачем? — удивились девчонки и Люба.
Лиза ничего не спросила, но тоже с любопытством ждала моего ответа.
Я улыбнулся и, ухватившись за растаявшую кабанью ляжку, закинул ее себе на плечо.
— Раз уж в этом доме, пока, нет прислуги, то я сам приготовлю нам ужин…
Глава 20
— Игорь, а что ты делаешь? — спросила Дарина.
Я притащил огромный окорок в холл и бросил его возле камина.
И теперь, обе сестренки и Люба, разместившись на диванчике, с интересом наблюдали за моими действиями.
Лиза, моя приемная мать, тоже была здесь. Она заняла одно из кресел и с любопытством смотрела на происходящее.
Ну, а я, тем временем, взял лежащие на каминной полке спички и разжог очаг.
Пока пламя жадно пожирало сухие березовые поленья, медленно превращая их в угли, я принялся за каминную обрешетку.
Применив смекалку и немного силы, мне удалось соорудить из нее подобие решетки для гриля.
Обрешетка, конечно, была шире чем проем очага, но я просто повернул ее и засунул боком.
Используя загнутые края в качестве своеобразных ножек, я поместил решетку над огнем. Довольный полученным результатом, поворошил угли кочергой и взялся за сырую кабанью ляжку.
Очаг камина был достаточно широким. Мне удалось запихать в него найденный на кухне огромный окорок. Правда не весь.
Я втиснул на решетку в камине верхнюю часть кабаньей ноги, а ее низ, вместе с копытцем, торчал наружу.
Со стороны это смотрелось, наверное, так, словно какой-то демон из преисподней провалился в дымоход и, застряв в камине, горел в очищающем пламени, высунув одно свое копыто наружу.
Впрочем, я уверен, что такие ассоциации это вызвало только у меня. Вряд ли, кто-то из присутствующих здесь дам встречал хоть раз демона. И уж тем более, вряд ли кто-то из них видел, как эти демоны горят.
Конечно, любой несведущий в таких делах обыватель наверняка удивится — как это твари из преисподней могут гореть? Они же и так порождения Инферно и огонь у них в крови.
Могут. Еще как! Для этого нужно лишь немного сбрызнуть их святой водой.
Да, работа в корпусе Инквизиции, помимо крови и пота, полна курьезных и веселых моментов.
Я вспомнил, как однажды пришлось сжечь демона вместе с небольшим деревенским храмом. Уж больно крупный и сильный попался экземпляр, чтобы пытаться завалить его в одиночку. У меня же тогда не было духа покровителя и плюшек от него.
Ох, и пришлось мне тогда выслушать от отца-настоятеля, оставшегося без молельного места для своей паствы, что он думает, о всем нашем корпусе и лично обо мне. Я и не подозревал, что святой человек может так долго и громко материться.