– Ага! – вдруг обрадовался садист. – Понял свою вину, иуда! В полицию просишься. Я из тебя, нехристь, все смутьянство выколочу, ты у меня не то, что в полицию, к ветеринару запросишься. Против бога идешь! Против барина своего, божьего наместника на земле!
– Ни против кого я не иду, – простонал Гриша с земли. – Я хороший, хороший....
– Не верю! Ты делом докажи, что хороший. Православным подвигом. Вот перетаскаешь за сегодняшний день эту кучу, дам тебе второй шанс, а нет – завтра же выпишу тебе направление к ветеринару. Понял, скот? Пока кучу не перетаскаешь – спать не ляжешь. А если я еще раз увижу, что ты, ирод, бездельничаешь, я тебя, без всякого ветеринара, своими руками перевоспитаю. Оторву тебе все смутьянство под корень. Ясно?
– Ясно, ясно, – простонал Гриша.
– А если ясно, то какого лешего ты разлегся? А ну встал бегом, и за работу!
После этих слов Грише был выдан стимулирующий пинок в бок и еще один по заднице, в качестве бонуса за расторопность. Находясь в состоянии клинической паники, растерянный, испуганный, доведенный до крайней степени отчаяния, Гриша, спотыкаясь, бросился к тележке, схватил ее, и стал изо всех сил доказывать, что второй шанс ему дали не зря. Надзиратель какое-то время стоял и наблюдал за его работой, затем бросил еще парочку угроз, и направился куда-то по своим делам.
Навозная эпопея завершилась примерно в полночь. Безоблачное небо засыпали мириады звезд, в центре повисла огромная Луна, залившая весь мир мертвенно-белым светом. В этом свете тощий, грязный, чуть живой от усталости и голода Гриша напоминал выходца с того света. Рожая задом ежей против шерсти, он кое-как дотащил до места последнюю тележку, вывалил ее, и сам, обессилев, рухнул следом в результат своих же трудов. Грише уже было все равно, что его физиономия вошла в соприкосновение с навозом. Грише даже было все равно, что с ним будет завтра, и настанет ли оно вообще, это завтра. Сожалел он только об одном – что не уложился в срок и пропустил ужин. Единственное, что сейчас хотел Гриша, это порцию горячего наваристого отрыжника. Ради нее он был готов на все, даже умереть, если потребуется. И он решился.
Из последних сил воздвигнув себя на подкашивающиеся ноги, Гриша потащился к сараю, из которого осуществлялась раздача еды. Гриша готов был вломиться внутрь и сожрать все, что там найдется, а потом пускай уже делают с ним все, что хотят – сытому и помирать не страшно – но когда он обогнул одно из строений, то увидел возле раздаточной толпу мужиков. Это были все те же оборванцы, а в руках у них были все те же миски.
Едва не падая от полного бессилия, Гриша подбежал к окошечку и сунул в него алчущие руки. Но вместо миски с едой по этим рукам, судя по ощущениям, кто-то ударил палкой.
– Куда тянешь культяпки, скот? – глухо прозвучало изнутри.
– Я успел! Успел! – бормотал Гриша, дуя на отбитые пальцы. – Я жрать хочу.
– Раздача окончена, – прозвучало из сарая. – Опоздал. Получаешь внеочередную порцию лечебного голодания.
Гриша собрался протестовать, но вовремя прикусил себе язык. Протесты в том месте, куда его занесла нелегкая, были не только бесполезны, но и опасны: за них били.
Гриша попытался выклянчить немножко еды у таких же бедолаг, как и он сам, но мужики в ответ на его просьбу поделиться с ним пайкой, смотрели на просителя с безграничным удивлением. Казалось, что Гриша просил у них не две ложки отрыжника, а интимных услуг по льготному тарифу. Никто даже не попытался поделиться с ним. Гриша остался голодным.
После ужина прозвучал звуковой сигнал, и все, в том числе и Гриша, потащились к большому, похожему на хлев, строению. Внутри оно тоже мало отличалось от обиталища скотины. На земляном полу была набросана грязная солома, и на этом перечень мебели заканчивался. Сквозь дыры в стенах можно было просунуть руку, сквозь дыры в потолке вести астрономические наблюдения. Только одна деталь указывала на то, что в этом хлеву обитают люди – большой телевизор, повешенный на одну из стен.
Оборванцы стали укладываться прямо на солому, иные падали на голую землю. Гриша, лишившись остатков сил, повалился там, где стоял и сомкнул глаза. Последней мыслью его было: вот бы завтра не проснуться!
Глава 5
Послышался скрежет, треск, затем в глаза Грише ударил нестерпимо яркий свет. Сгоряча он решил, что умер, и теперь его душа входит в рай, но тут над головой возникли уже знакомые лица – Льва Толстого, Ярославны и двух гоблинов.
– Лазарь, иди вон! – торжественно призвал Толстой, и ехидно ухмыльнулся.
Гриша, не сдерживая рыданий, кое-как выполз из гроба и как был, на четвереньках, побрел к выходу. Пронаблюдав за ним, Ярославна метнула на Толстого негодующий взгляд, и резко произнесла: