Помимо Яшки в барском доме постоянно проживали повара, прачки, горничные, два садовника и шут. Шут оказался персонажем колоритным. Как рассказали Грише крепостные, Пантелей (так звали шута) родился калечным и потешным, то есть, говоря научным языком, с синдромом ДЦП. Обычно таких детей сразу после рождения отправляли на заслуженный отдых – никто не собирался кормить нетрудоспособных холопов, но Пантелея барин велел оставить, ибо давно лелеял задумку завести у себя шута, как это было принято у многих его соседей.
Когда Гриша воочию увидел Пантелея, он с первого взгляда понял, что этот перекошенный, весь трясущийся при ходьбе уродец, конченая сволочь. Судя по тому, какими глазами поглядывали на шута другие крепостные, Гриша понял, что его оценка оказалась верной.
Что касалось поваров, то их еще в детстве отправляли в специальное кулинарное училище, откуда они возвращались суровыми кастрированными профессионалами. В горничные и прачки набирали молодых привлекательных девок, дабы своими формами и личиками радовали господские очи. Тандем садовников состоял из глухонемого жлоба по имени Герасим и тощего прыщавого юнца – его ученика и преемника. Как поведал Грише Тит, Герасим вечно был недоволен своим тупым учеником, и постоянно бил его сметным боем. Дабы не огорчать барские очи видом экзекуции, Герасим вытаскивал ученика за ворота усадьбы, хватал что под руку подвернется, обычно палку, и бил пацана до полусмерти. При этом ученик орал диким криком, а Герасим, глухой и немой, только мычал, как бык-осеменитель – му-му! Однажды Грише довелось пронаблюдать это действо, и он точно понял, что не хочет быть садовником. Вначале было прикольно – огромный детина лупил тощего сопляка крепкой палкой, но когда сопляк обмочился по третьему разу уже кровью, Гриша не выдержал и отвернулся.
Вывалив навоз из тележки, Гриша повторил свой вопрос:
– Тит, ну а все-таки, как можно попасть в дворню? Как вообще туда попадают?
– Отличиться нужно, – ответил Тит, немного подумав.
– Как? – сказал Гриша. Гриша сказал, а Тит сделал. Вытряхнув из широких штанин еще немного навоза, зловонный холоп промолвил:
– Трудиться надобно усердно, набожно, барина любить как отца родного....
– От трудов праведных не наживешь палат каменных, – перебил Тита Гриша. – Да и насчет отца… Мой бухал день и ночь, меня с мамкой колотил. Если я барина как батю буду любить, пускай он сразу вешается. Тит-простатит, ну а что конкретно нужно сделать, чтобы в дворню попасть?
– Надобно явить пример преданности небывалой.
– В смысле?
– Услужить барину.
– Не пойму я тебя.
– Поразить его любовью своей сыновней.
– Ловко прогнуться, то есть, – кивнул Гриша. – Смекаю, не дурак. Только как же это сделать, когда он из своей усадьбы не выходит?
– Скоро праздник большой, православный, – распевно протянул Тит. – День успения святой великомученицы Евлампии.
– Ага, – протянул Гриша. Про эту святую Евлампию он был наслышан – холопы частенько говорили о ней. Жила Евлампия лет пятьдесят назад то ли в Москве, то ли еще где, и при жизни якобы умела предсказывать будущее и исцелять болезни. Впрочем, настоящая всенародная слава настигла Евлампию после смерти. К живой чудаковатой бабке, глухой как пень и при этом матерящейся хуже целой артели сапожников, православный люд относился со смешанными чувствами: одни верили в ее сверхъестественные способности, другие не очень. То есть крепостные не имели права выбора не в чем, в том числе и права выбора веры или ее отсутствия. За них все решали представители духовенства, занимающиеся промывкой мозгов темного и глупого люда. Так что отношение холопов какого-либо имения к живой Евлампии определялось отношением к ней приставленного к имению попа.
Но вот Евлампия померла, перестала ругаться матом и звонко пускать ветры, и из нее тут же кинулись лепить образ святой великомученицы. Святостью Евлампия не отличалась – по молодости она трудилась горничной в господском доме, так что топтана была не единожды, да и не сказать, чтобы сильно уж мучилась при жизни. Не больше остальных. Но едва только хладный труп Евлампии скрылся в недрах земли, как православная церковь развернула широчайшую компанию, направленную на популяризацию новой святой. Как грибы после дождика стали появляться люди, якобы чудесно исцеленные Евлампией, в народ пошли высказывания Евлампии, которые заучивались наизусть и повторялись в тему и нет. Судя по этим высказываниям, Евлампия завещала всем православным воспитывать в себе кротость и покорность, любить больше жизни своего барина и работать на него на износ. Так же ходил рассказ о том, что митрополиту Филарету во сне явилась Евлампия, и поведала о загробной жизни. Согласно ее откровениям, те крепостные, что при жизни любили своих господ и пахали на них как проклятые, попадали в рай, где блаженствовали, то есть не работали вовсе и получали каждый день целый тазик отрубей. Холопы, поступавшие иначе, то есть всевозможные смутьяны и бунтари, оказывались в аду, где черти сажали их задами на сковородки и жарили целую вечность. Что касалось господ, то они после смерти поголовно, как святые люди, попадали в особый рай, отдельный от рая холопского. Что там и как Евлампия не уточняла – по всей видимости, ее, как крепостную, в рай первого класса попросту не пустили.