Блондинка откинула прядь волос, спускавшуюся ей на лицо словно занавеска, еще больше наклонилась вперед и потом заговорила сама, иногда бросая взгляд в сторону собеседницы: “Я тоже сыта этим по горло, этим ежедневным симбиозом, я люблю мужчин, но хочу, чтобы дни и ночи теперь принадлежали только мне. Я прожила с одним человеком шесть лет. Он покупал мне “Коко Шанель” и раз в две недели по субботам мыл окна в нашей квартире. Но потом мои чувства пошли на убыль и я стала задумываться: is this all there is?[9] В сексуальном плане я им не слишком довольна и тем не менее с ним связана. В конце концов у меня ведь приличная зарплата, И я вполне могу разорвать нашу сделку”.
Я откинул спинку своего кресла. Меня охватила необъяснимая грусть. Через иллюминаторы был уже виден краснеющий закат. Между рядами кресел суетилась стюардесса, с усталой, безутешной улыбкой на лице она щипчиками подавала пассажирам горячие салфетки. Наконец молодой человек, который сидел дальше всего от меня, с краю, решил высказать свое мнение на тему любви и верности. Когда он заявил, что эротика, настоящая эротика, в силу большой концентрации чувств моногамна и, подобно солнечному лучу под увеличительным стеклом, сфокусирована в одном-единственном объекте, подруги уставились на него и наморщили лбы, словно задумавшись. Но когда он принялся жаловаться на женщин у него на работе, которые, чуть что, выпускают коготки, они вновь оживились.
Я смотрел невидящим взглядом перед собой, краем уха прислушивался к их болтовне и никак не мог понять, чем объяснить неизвестно откуда возникшее предчувствие большого несчастья. Неподвижный самолет, который за несколько минут до этого весь трясло и качало, напоминал мне корабль, подбрасываемый неистовыми океанскими волнами на чудовищную высоту. В таком состоянии нечего было и думать о книжке, поэтому я снова взял лежавшую у меня на коленях газету и рывком развернул ее на новой странице.
Девушка слева продолжала:
— Это сидит в нас, that’s it![10] То, что мы лучше них умеем общаться, всем давно известно, так же, как и то, что способности к менеджменту даны нам самой природой вместе с нашим материнским инстинктом. Какой напрашивается вывод? Давайте будем пользоваться тем, что мы женщины, ведь если этого не сделаем мы сами, это сделают другие!
Девушка справа, задумчиво:
— У себя в офисе мы всегда страшно забавляемся.
Левая:
— Ой, мы тоже!
Правая:
— Наша политика в первую очередь основана на теле. Почему бы не использовать в качестве аргумента собственную грудь? Не сделать из своей женственности аргумент номер один? На прошлой неделе у меня был деловой разговор, затруднительный момент, связанный с комиссионными, которые я хотела получить. О’кей, в переговорную входит господин, я подаю ему руку, предлагаю присаживаться, оборачиваюсь взять наш проспект, перехватываю его взгляд на мой зад и с улыбкой приступаю к делу. Эх, какую власть я при этом чувствую!
Опять правая:
— Недавно мне нужно было навести справки о частном финансировании, но мне было некогда или лень, уже не помню. Ну, иду я в отдел документации и говорю милому мальчику, который сидит за экраном: Everyone has his limits.[11] Он поднимает глаза, я ему сладко так улыбаюсь, на мне мягкая вязаная кофточка с запахом крест-накрест, в общем, сама понимаешь. И когда я вижу, что у бедняги забурлили гормоны, я признаюсь ему в том, что совсем не умею пользоваться интернетом и, может быть, он сможет мне помочь…
Подружки расхохотались, и одна из них стала тихонько напевать: “I’m climbing to the top”[12].
Наверное, я сидел и смотрел на это объявление довольно долго. Собственно говоря, эту страницу я уже давно не читаю. Уже несколько лет я не просматриваю некрологи в черных рамочках. Все чаще я натыкался в них на имена людей, которых знал, и испытав мгновенный шок, в очередной раз убеждался, что человеческая жизнь, замыкая круг, вновь возвращается просто к имени.
Сюзанна Флир.
Мое сердце екнуло. Я поднес газету поближе к глазам и как во сне смотрел на эти имя и фамилию, до тех пор пока они окончательно не отделились от реальности. Наконец я начал читать объявление с обязательным старомодным зачином: “С прискорбием сообщаем…”, и только тогда осознал, что случилось. Сюзанна Флир, нежно любимая супруга и мать, погибла в результате несчастного случая, авиакатастрофы, о которой в этом некрологе подробностей не сообщалось, впрочем, несколько дней назад я уже что-то читал об этом в газетах. Очевидно, она села в самолет одна, то есть с ней не было никого из ее близких — под некрологом значились имена четырех членов ее семьи, живущих в Вассенаре: Мариус ван Влоотен, Бенно, Беатрейс и Лидвин, — не было с ней и ее коллег из Шульхоф-квартета — соболезнования всех троих были помещены на той же странице.