Письмо было написано неразборчивыми иностранными каракулями:
ДЖОН БРИКСТОН, Вудрок, Нью-Йорк.
Американские доллары не должны угрожать миру в Европе. Будьте предупреждены вовремя. Во имя свободы и прогресса мы подняли планку конфликта без перемирия или пощады против реакции. Если вы и связанные с вами американские банкиры возьмете эти облигации, вы никогда не доживете до получения первой выплаты процентов.
Балканское красное братство.
Я вопросительно поднял глаза.
– Что такое Красное Братство? – спросил я.
– Насколько я могу понять, – ответил Кеннеди, – это, похоже, что-то вроде международного тайного общества. Я верю, что оно проповедует Евангелие террора и насилия во имя свободы и единства некоторых народов Юго-Восточной Европы. Во всяком случае, оно хорошо хранит свои секреты. Личность членов организации остается загадкой, как и источник ее средств, которые, как говорят, огромны.
– И они действуют так тайно, что Брикстон никому не может доверять? – спросил я.
– Я думаю, что он болен, – объяснил Крейг. – Во всяком случае, он, очевидно, подозревает почти всех вокруг себя, кроме своей дочери. Однако, насколько я мог понять, он не подозревает самого Вахтмана. Мисс Брикстон, похоже, считала, что за работой стоят какие-то враги графа. Ее отец – скрытный человек. Даже ей он доверил единственное сообщение, что хотел бы видеть меня немедленно.
В Вудроке мы не спеша сошли с поезда. Мисс Брикстон, высокая, темноволосая, спортивная девушка, только что окончившая колледж, опередила нас, и когда ее собственная машина вылетела с платформы вокзала, мы неторопливо спустились и сели в другую, с номером, который она дала Кеннеди.
Казалось, нас ждали в доме. Едва нас впустили в дверь, как нас провели через холл в библиотеку, расположенную сбоку от дома. Из библиотеки мы вошли в другую дверь, затем спустились по лестнице, которая, должно быть, привела нас ниже открытого внутреннего двора снаружи, под край террасы перед домом недалеко от места, где мы спустились еще на три ступеньки.
В начале этих трех ступеней находилась большая дверь из стали и железа с тяжелыми засовами и кодовым замком, который обычно можно найти только на сейфе в банковском учреждении.
Дверь открылась, и мы спустились по ступенькам, пройдя немного дальше в том же направлении от боковой части дома. Затем мы повернули под прямым углом лицом к задней части дома, но далеко в стороне от него. Должно быть, это место было, как я понял позже, под открытым внутренним двором. Сделав еще несколько шагов, мы оказались в довольно большой сводчатой комнате.
Призрачный круг
Брикстон, очевидно, с нетерпением ждал нашего прибытия.
– Мистер Кеннеди? – спросил он и быстро добавил, не дожидаясь ответа, – я рад вас видеть. Я полагаю, вы заметили, какие меры предосторожности мы принимаем против незваных гостей? И все же, похоже, все это бесполезно. Я не могу быть один даже здесь. Если телефонное сообщение приходит ко мне по моему личному проводу, если я разговариваю со своим собственным офисом в городе, кажется, что оно известно. Я не знаю, что с этим делать. Это ужасно. Я не знаю, чего ожидать дальше.
Когда мы вошли, Брикстон стоял у огромного письменного стола красного дерева. Я видел его раньше на расстоянии как несколько напыщенного оратора на банкетах и в центре внимания финансового района. Но теперь в его внешности было что-то другое. Казалось, он постарел, пожелтел. Даже белки его глаз были желтыми.
Сначала я подумал, что, возможно, это может быть эффект света в центре комнаты, огромного устройства, установленного на потолке в виде перевернутой стеклянной полусферы, скрывающей и смягчающей лучи мощной лампы накаливания, которую она заключала. Не свет придал ему изменившийся вид, как заключил я, поймав случайный подтверждающий взгляд недоумения от самого Кеннеди.
– Мой личный врач говорит, что я страдаю желтухой, – объяснил Брикстон. Вместо того, чтобы казаться оскорбленным нашим замечанием о его состоянии, он, казалось, воспринял это как хорошее свидетельство проницательности Кеннеди то, что он сразу же наткнулся на одну из вещей, которые давили на ум самого Брикстона. – Я чувствую себя довольно плохо. Проклятие, – с горечью добавил он, – это происходит в то время, когда абсолютно необходимо, чтобы я собрал все свои силы для проведения переговоров, которые являются только началом, важным не столько для меня, сколько для всего мира. Это один из первых случаев, когда нью-йоркские банкиры получили возможность участвовать в крупных сделках в этой части мира. Полагаю, Ивонна показала вам одно из писем, которые я получаю?