– О, прошу прощения, – поспешил Кеннеди, – но вы не будете возражать против того, чтобы сделать заявление относительно вашей поездки за границу и вашего недавнего возвращения в эту страну после… э-э… инцидента, о котором мы не будем упоминать?
– Никаких возражений. Я уехал из Нью-Йорка в 1908 году, испытывая отвращение ко всему вообще и к здешней жизни в частности…
– Не могли бы вы записать это, чтобы я мог разобраться? – спросил Кеннеди. – Просто краткое резюме, знаете ли. Нет. У вас есть ручка или карандаш? Я думаю, вы могли бы также продиктовать это; это займет всего минуту, чтобы напечатать все на пишущей машинке.
Мастерсон позвонил в звонок. Бесшумно появился молодой человек.
– Викс, – сказал он, – печатай: "Я покинул Нью-Йорк в 1908 году, путешествуя по Континенту, в основном был в Париже, Вене и Риме. В последнее время я жил в Лондоне, пока шесть недель назад не вернулся в Нью-Йорк. Этого хватит?
– Да, вполне, – сказал Кеннеди, складывая лист бумаги, который протянул ему молодой секретарь. – Спасибо. Я надеюсь, вы не сочтете дерзостью, если я спрошу вас, знали ли вы, что доктор Росс был врачом миссис Мейтленд?
– Конечно, я знал это, – откровенно ответил Мастерсон. – Я отказался от него по этой причине, хотя он еще не знает об этом. Я самым решительным образом возражаю против того, чтобы быть предметом – как бы это назвать? – его мысленной вивисекции.
– Вы думаете, что он злоупотребляет своим положением, пытаясь узнать о психической жизни своих пациентов? – спросил Крейг.
– Я бы предпочел также больше ничего не говорить об этом, – ответил Мастерсон. – Несколько минут назад я разговаривал по телефону с миссис Мейтленд, выразил ей свои соболезнования и спросил, могу ли я что-нибудь сделать для нее немедленно, как сделал бы в прежние времена – только тогда, конечно, я должен был пойти к ней напрямую. Причина, по которой я не пошел, а позвонил, заключалась в том, что этот Росс, похоже, вбил ей в голову какие-то нелепые представления обо мне. А теперь послушайте, я не хочу это обсуждать. В любом случае, я рассказал вам больше, чем собирался.
Мастерсон поднялся. Его учтивость скрывала окончательную решимость больше ничего не говорить.
Анализ души
День был далеко позади после этой серии очень неудовлетворительных разговоров. Я тупо посмотрел на Кеннеди. Казалось, мы обнаружили так мало осязаемого, что я был очень удивлен, обнаружив, что, по-видимому, он был вполне доволен тем, что произошло в этом деле до сих пор.
– Я буду занят несколько часов в лаборатории, Уолтер, – заметил он, когда мы прощались у метро. – Я думаю, если тебе больше нечем заняться, ты мог бы потратить время на то, чтобы разузнать некоторые сплетни о миссис Мейтленд и Мастерсоне, не говоря уже о докторе Россе, – подчеркнул он. – Заскочи после ужина.
Было не так уж много того, что я мог найти. О миссис Мейтленд не было практически ничего, чего бы я уже не знал, увидев ее имя в газетах. Она была лидером в определенной группе, которая посвящала свою деятельность различной социальной и моральной пропаганде. Ранние выходки Мастерсона были печально известны даже в новом круге, куда он переехал, но годы, проведенные за границей, смягчили воспоминания о них. С момента своего возвращения он ничем не отличился, чтобы распустить сплетни, и никакие рассказы о его деяниях за границей не просачивались в нью-йоркский клуб. Доктор Росс, к моему удивлению, оказался гораздо более известным, чем я предполагал, и как специалист, и как человек в городе. Казалось, он быстро продвинулся в своей профессии врача, лечащего болезни нервов общества.
После ужина я был поражен, обнаружив, что Кеннеди вообще ничего не делает.
– В чем дело? – спросил я. – Ты наткнулся на препятствие?
– Нет, – медленно ответил он, – я просто ждал. Я сказал им быть здесь между половиной девятого и девятью.
– Кому? – спросил я.
– Доктору Лесли, – ответил он. – У него есть полномочия требовать присутствия миссис Мейтленд, доктора Росса и Мастерсона.
Быстрота, с которой он разобрался в деле, которое было для меня одним из самых необъяснимых за долгое время, лишила меня дара речи.
Один за другим они заходили в течение следующего получаса, и, как обычно, мне выпало принять их и сгладить острые углы, которые всегда возникали на этих маленьких вынужденных вечеринках в лаборатории.