— И вот эта кровь говорит мне, что я обречен. Мои шотландские предки зовут меня к себе, Джонни. Я чувствую это всем своим существом. — Капковый мальчик словно не заметил, что его прервали. Он зябко поежился. — Не понимаю, в чем дело. Я еще никогда не испытывал такого ощущения.
— Пустяки. У тебя несварение желудка, приятель, — бодро ответил Николлс. Но ему стало не по себе.
— На этот раз попал пальцем в небо, — покачал головой штурман, едва заметно улыбнувшись. — Ко всему, я двое суток куска в рот не брал. Честное слово, Джонни.
Слова друга произвели на Николлса впечатление. Чувства, искренность, серьезность — все это было ново в Капковом.
— Мы с тобой больше не увидимся, — негромко продолжал штурман. — Прошу тебя, Джонни, окажи мне услугу.
— Перестань валять дурака, рассердился Николлс. — Какого черта ты...
— Возьми это с собой. — Капковый достал листок бумаги и сунул его в руки приятеля. — Можешь прочесть?
— Могу. — Николлс умерил свой гнев. — Да, я могу прочесть. — На листке бумаги стояло имя и адрес. Имя девушки и адрес в Сюррее. — Так вот как ее звать, — произнес он тихо. — Хуанита... Хуанита. — Он проговорил это имя четко, с правильным испанским произношением. — Моя любимая песня и мое любимое имя, — проронил он.
— Неужели? — живо переспросил его Капковый мальчик. — Это правда? И мое тоже, Джонни. — Помолчав, он добавил:
— Если так случится... словом, если я... Ты навести ее, Джонни, ладно?
— О чем ты говоришь, старина? — Николлсу стало не по себе. Не то торопясь закончить этот разговор, не то шутливо он похлопал молодого штурмана по груди.
— Да в таком костюме ты смог бы вплавь добраться до Мурманска. Ты же сам твердил мне об этом раз сто.
Капковый мальчик улыбнулся. Но улыбка была не слишком веселая.
— Конечно же, конечно... Так ты сходишь, Джонни?
— Черт тебя побери, да! — в сердцах воскликнул Николлс. — Да, схожу.
Кстати, мне пора идти еще кое-куда. Пошли!
Выключив свет, отворил дверь и хотел было перешагнуть через комингс.
Потом, раздумав, он вернулся и, закрыв дверь, снова включил свет. Капковый мальчик, даже не сдвинувшись с места, смотрел на него как ни в чем не бывало.
— Прости, Энди, — с искренним раскаянием проговорил Николлс. — Не знаю, что это на меня нашло...
— Дурной нрав, — весело отозвался Капковый мальчик. — Тебя всегда бесило, когда я оказывался прав, а ты ошибался!
У Николлса перехватило дыхание, и он на секунду прикрыл глаза. Потом протянул руку.
— Всего наилучшего, Васко, — попытался он улыбнуться. — И не беспокойся. Я навещу ее, если что... Словом, навещу, обещаю тебе. Хуанита...
Но если застану там тебя... — с шутливой угрозой продолжал он, — тебе не поздоровится.
— Спасибо, Джонни. Большое спасибо. — Капковый мальчик был почти счастлив. — Желаю удачи, дружище... Vaya con dios![14] Так она мне всегда говорила на прощание. Так и в последний раз сказала.
Спустя полчаса лейтенант Николлс оперировал на борту «Сирруса».
Стрелки часов показывали 04.45. Стужа была нестерпимой. С норда дул ровный умеренный ветер. Волнение усилилось. Волна стали длиннее, а зловещие ложбины между ними глубже, и «Сиррусу», который тек, как решето, и был покрыт горой льда, доставалось здорово. Небо по-прежнему было ясным и не правдоподобно чистым. Северное сияние начало блекнуть, зажглись звезды. К поверхности моря опускалась пятая по счету осветительная бомба.
Именно в 04.45 они услышали этот звук — дальний гром пушек, доносившийся с юга. Грохот раздался минуту спустя после того, как на кромке горизонта вспыхнуло ровное белое пламя. Представить, что там происходит, было нетрудно. «Викинг», преследовавший подводную лодку, хотя был бессилен нанести ей удар, сам подвергся нападению. Бой, видно, был скоротечным и жестоким: орудийные залпы тотчас же смолкли. В эфире царило зловещее молчание. Никто так и не узнал, что же случилось с «Викингом»: из его экипажа не спасся ни один человек.
Едва умолкли пушки «Викинга», как послышался рев моторов «кондора», входящего на полных оборотах в пологое пике. Секунд пять, может десять, а казалось еще дольше, несмотря на то что ни один зенитный расчет кораблей конвоя не успел накрыть его, — огромный «фокке-вульф» летел, озаренный светом бомбы, сброшенной им самим, и вдруг исчез. А позади него небо вспыхнуло ярким пламенем, на которое было больно смотреть, — более ослепительным, чем лучи полуденного солнца. Световая сила этих «люстр» была столь велика, а действие их столь эффективно, что зрачки наблюдателей сузились, а веки плотно сжались. Прежде чем кто-либо успел понять, что происходит, вырвавшиеся из кольца света бомбардировщики обрушились на конвой. Расчет, координация действий самолета-наводчика и бомбардировщиков были изумительны.