Николлс догадался, что его собеседников интересует совсем иное. Им хотелось знать, как вели себя моряки «Улисса», экипаж мятежников. Он понимал, что рассказ его воспринимался, как повесть о невероятных подвигах; что сидящим перед ним людям не под силу понять, что моряки, решившиеся выступить против собственных командиров, а выходит, и против короля, оказались способными на такие подвиги.
Вот почему Николлс пытался убедить их, что все, рассказанное им, – сущая правда, а потом осознал, что не сумеет ничего объяснить. Да и что было объяснять? Как по трансляции обратился те личному составу командир? Как он беседовал с каждым членом экипажа и сделал своих моряков почти такими, каким был сам, как совершал то Страшное путешествие, обойдя все помещения и отсеки корабля? Какие слова сказал о своих моряках в минуту кончины? Рассказать о том, как смерть Вэллери снова превратила их в мужчин? Ведь только об этом Джонни и мог рассказать, а сами по себе подобные факты ничего не объяснят. Николлса озарило. Он вдруг понял, что смысл этого удивительного превращения моряков «Улисса» – превращения ожесточенных, надломленных людей в тех, кто сумел подняться над своими страданиями, невозможно ни объяснить, ни понять, ибо смысл этот заключался в Вэллери, а Вэллери был мертв.
Неожиданно Николлс почувствовал усталость, бесконечную усталость. Молодой врач понимал, что сам далеко не здоров. Он был словно в каком-то тумане; прошедшее вспоминалось нечетко, мысли путались. Он утратил чувство хронологической последовательности и уверенности в себе. Внезапно увидев всю бессмысленность разговора, Николлс сник и на полуслове умолк.
Словно во сне он услышал спокойный голос седовласого, о чем-то спрашивавшего его, и громко ответил ему.
– Как, как? Что вы сказали? – Седовласый посмотрел на него странным взглядом. Лицо адмирала, сидевшего напротив, было бесстрастно. На лице Старра было написано откровенное недоверие.
– «Бог наделил меня лучшим экипажем, о каком только может мечтать командир корабля» – таковы были последние слова контр-адмирала Вэллери, – негромко повторил Николлс.
– Понимаю. – Старческие, усталые глаза неотрывно глядели на него, но ничего не было сказано. Барабаня пальцами по столу, седовласый обвел медленным взглядом обоих адмиралов, затем снова посмотрел на Николлса.
– Извините нас, дружок. На минуту оставим вас одного.
Поднявшись, седовласый неторопливо направился в другой конец комнаты, где высокие, просторные окна освещали глубокую нишу – эркер. За ним последовали остальные.
Николлс даже не повернул головы в их сторону. Понурясь, он сидел на стуле и невидящим взором разглядывал лежавшие у его ног костыли.
Иногда до лейтенанта доносились обрывки фраз; Выделялся высокий голос Старра: «Мятежный корабль, сэр… Иным он не стал… Так будет лучше». Ему что-то ответили, но что именно, Николлс не расслышал. Затем прозвучали слова Старра: «…перестал существовать как боевая единица».
Седовласый что-то возразил, в голосе его прозвучало раздражение, но слов было не разобрать. Затем раздался низкий, внушительный голос адмирала флота, говорившего что-то насчет «искупления», и седовласый медленно закивал головой.
Старр оглянулся через плечо на Николлса, и тот понял, что речь идет о нем. Лейтенанту показалось, что вице-адмирал произнес: «не здоров», «страшное перенапряжение», а возможно, ему это только почудилось.
Николлса не интересовало, о чем там толкуют. Ему хотелось поскорее уйти отсюда. Он чувствовал себя посторонним, а верят ему или нет, уже не имело значения. Ему нечего делать здесь, где все здраво, буднично и реально, – сам он принадлежал иному миру, миру теней.
Явственно представив себе, что сказал бы Капковый мальчик, очутись он здесь, Джонни тепло улыбнулся. Выбор эпитетов был бы убийствен, комментарии сочны, метки и злы. Затем вообразил себе, что бы сказал командир, и снова улыбнулся. Как просто оказалось это сделать, потому что Вэллери сказал бы: «Не судите их, ибо они не ведают, что творят».
Лишь теперь дошло до его сознания, что шепот стих и что все трое стоят перед ним… Улыбка на лице юноши поблекла, он медленно поднял глаза и увидел, что седовласый и его спутники смотрят на него каким-то странньм взглядом, в котором была тревога.
– Страшно виноват перед вами, дружок, – с искренним сожалением произнес седовласый. – Вы больны, а мы докучаем вам своими расспросами. Не хотите ли выпить, Николлс? Было бы весьма…
– Нет, благодарю вас, сэр. – Николлс расправил плечи. – Со мной все в порядке. – Помолчав, спросил: – Я вам ещё нужен?
– Нет, все ясно. – Улыбка была искренней и дружелюбной. – Вы очень помогли нам, лейтенант. И сделали превосходный доклад. Огромное спасибо.
«Лжец и джентльмен», – с благодарностью подумал Николлс. С трудом поднявшись на ноги, он подхватил свои костыли. Пожав руки Старру и адмиралу флота, попрощался с ними. Седовласый проводил Николлса до дверей, поддерживая молодого офицера под локоть.
На пороге Николлс остановился.
– Прошу прощения, сэр. С какого числа начинается мой отпуск?
– С сегодняшнего дня, – живо отозвался его собеседник. – Желаю хорошо отдохнуть. Видит Бог, вы это заслужили, мой мальчик… Куда поедете?
– В Хенли, сэр.
– Хенли? Я был готов поклясться, что он шотландец.
– Это действительно так, сэр. Но никого из родных у меня не осталось.
– Ах, вот оно что… Выходит, девушка, лейтенант? Николлс молча кивнул.
– И, должно быть, прехорошенькая? – хлопнув его по плечу, приветливо улыбнулся седовласый.
Николлс поднял глаза. Потом отвернулся, поглядел на часового, уже распахнувшего тяжелую, массивную дверь на улицу, и оперся о костыли.
– Не знаю, сэр, – произнес спокойно лейтенант. – Не имею ни малейшего представления, в глаза её не видел.
Простучав костылями по мраморным плитам, он вышел на залитую солнцем улицу.