Рев авиационных моторов заставил Тэрнера резко обернуться. В первой волне двигалось пять «хейнкелей». Заходили они с разных высот и различных курсовых углов с целью рассредоточить зенитные средства крейсеров, но все машины метили в кормовую часть «Улисса». Дыма и грохота было столько, что Тэрнер лишь с трудом мог ориентироваться в обстановке. Воздух мгновенно наполнился свистом крылатых бомб и оглушительным лаем авиационных пушек и пулеметов. Одна бомба взорвалась в воздухе – чуть впереди кормовой дымовой трубы. Над шлюпочной палубой пронесся стальной смерч, и тотчас смолкли все «эрликоны» и скорострельные автоматы: их расчеты погибли от осколков и удара взрывной волны. Вторая бомба, пробив верхнюю палубу и палубу кубрика машинистов, взорвалась в отсеке радиотелеграфистов, походившем теперь на склеп. Две другие бомбы, летевшие выше, ударили в кормовую орудийную палубу и третью орудийную башню. С зияющей сверху пробоиной и боками, словно вспоротыми гигантским тесаком, башня, сорванная с основания, лежала уродливой грудой на изувеченной палубе.
За исключением артиллеристов, находившихся на бот-деке и в орудийной башне, погиб лишь один моряк, но моряк этот был поистине незаменим. Осколком первой бомбы пробило баллон со сжатым воздухом, находившимся в мастерской торпедистов, где только что укрылся Хартли, старший боцман «Улисса», на ком, в сущности, держался весь корабль…
Вот крейсер врезался в облако густого черного дыма – это горело топливо в пробитых топливных цистернах «Стерлинга». Что происходило в течение последующих десяти минут, никто не помнил. Корабль, объятый дымом и пламенем, походил на преисподнюю, и матросы терпели поистине адские муки. «Улисс» вырвался из черного облака, но тут, паля из пушек и пулеметов, на него обрушились «хейнкели» (бомб у них больше не осталось). Так на упавшую на колени жертву набрасывается кровожадная волчья стая. Правда, крейсер нет-нет да огрызался: стреляло то одно орудие, то другое.
Например, отвечала пушка, установленная возле самого мостика. Перегнувшись вниз, Тэрнер увидел артиллериста, бившего трассерами в пикирующий «хейнкель». В ту же минуту и «хейнкель» открыл огонь. Сбив с ног Капкового мальчика, Тэрнер кинулся назад.
Вражеская машина улетела, и пушки умолкли. Тэрнер с трудом поднялся на ноги, посмотрел через борт: зенитчик был мертв, одежда на нем была исполосована в клочья.
Услышав позади шум шагов, Тэрнер обернулся и увидел хрупкую юношескую фигуру. Отстранив чью-то руку, юноша перелез через ограждение мостика. На мгновение перед Тэрнером мелькнуло бледное, сосредоточенное лицо Крайслера, того самого юного сигнальщика, который ни разу не улыбнулся и ни с кем не разговаривал с тех самых пор, как была открыта рубка гидроакустика. В ту же секунду справа по борту он заметил трех «хейнкелей», делавших новый заход.
– Слезай, идиот! – закричал Тэрнер. – Жить надоело?
Крайслер взглянул на офицера широко раскрытыми, недоумевающими глазами, отвернулся и спрыгнул на бортовой барбет, где был установлен «эрликон». Перегнувшись, Тэрнер посмотрел вниз.
Ни слова не говоря, Крайслер попробовал вытащить убитого стрелка из гнезда, но сил у него не хватало. Лишь после нескольких судорожных, отчаянных рывков ему удалось стащить комендора с сиденья. Осторожно опустив мертвеца на палубу, он сам вскарабкался в освободившийся кокпит. Рука Крайслера, заметил Тэрнер, была рассечена и кровоточила, затем краешком глаза старпом увидел, как из пушек «хейнкеля» вырвалось пламя, и упал на пол.
Прошла одна секунда, две, три – три секунды, в продолжение которых вражеские снаряды и пули молотили по прочной броне мостика. И тут словно сквозь сон Тэрнер услышал, как застучал спаренный «эрликон». Юноша продолжал вести огонь до последней секунды. Он произвел всего лишь шесть выстрелов, но, окутанная дымом, огромная серая машина задела за командно-дальномерный пост левым крылом, которое тотчас же отлетело в сторону и упало в воду у противоположного борта корабля.
Крайслер по-прежнему сидел в кокпите. Правой рукой он держался за изувеченное авиационным снарядом левое плечо, пытаясь остановить кровь, льющуюся из перебитой артерии. И, когда следующий бомбардировщик ринулся на корабль, старший офицер увидел, как раненая, окровавленная рука юноши потянулась к рукоятке спускового механизма.
В бессильном гневе старпом колотил кулаком по палубе. Упав на настил рядом с Кэррингтоном и штурманом, он думал о Старре – человеке, который навлек на них эти мучения, – и ненавидел его пуще всех на свете. В ту минуту он был готов убить этого подлеца. Думал о юном Крайслере, который испытывал адскую боль от плечевых упоров, представил карие глаза этого мальчика, тоску и муку в них. Тэрнер поклялся, что если останется жив, то представит юношу к Кресту Виктории.
Грохот пушек оборвался. «Хейнкель» отвалил вправо, оба мотора его были окутаны дымом.
Вместе с Капковым мальчиком, точно сговорясь, Тэрнер поднялся на ноги и наклонился, чтобы посмотреть вниз. Но при этом едва не погиб. Он не заметил третий «хейнкель», который пронесся над мостиком – излюбленной мишенью самолетов, – поливая его огненным дождем. Ощутив возле щек ветерок пуль, Тэрнер резко откинулся назад, с маху ударившись спиной о палубу, да так, что не смог вздохнуть. Но, лежа на палубе, он не видел её. Перед взором старпома стояла иная картина, каленым железом врезавшаяся ему в памяти-образ Крайслера, которого он успел увидеть в долю секунды. В спине юноши зияла рана величиной с кулак. Стрелок упал, и от веса его тела стволы «эрликонов» задрались вверх. Оба ствола по-прежнему стреляли. Стреляли до тех пор, пока не опустели магазины; пальцы убитого судорожно сжимали гашетки.
Одна за другой смолкали пушки судов конвоя, вой авиационных моторов стал едва слышен. Налет окончился.
Тэрнер поднялся на ноги – на этот раз медленно, тяжело. Перегнувшись через край мостика, посмотрел на гнездо стрелка и отвернулся. Лицо его оставалось неподвижным.
Позади послышался кашель. Странный, булькающий. Тэрнер резко обернулся и оцепенел, сжав кулаки.
Не в силах ничем помочь, Кэррингтон опустился на колени рядом со штурманом. Тот сидел на палубе, опершись спиной о ножки адмиральского кресла. От левого бедра юноши к правому плечу, рассекая вышитую на груди букву «X», шла ровная, аккуратная строчка круглых отверстий, прошитых пулеметом «хейнкеля». Должно быть, воздушной волной молодого штурмана отшвырнуло на самую середину мостика.
Тэрнер стоял как вкопанный. Ему стало не по себе; он понял, что жить штурману оставалось считанные секунды. Любое резкое движение оборвет тонкую нить, ещё связывавшую юношу с жизнью.
Почувствовав присутствие старшего офицера, ощутив на себе его взгляд, Капковый мальчик с усилием поднял голову. Ясные голубые глаза его уже помутнели, в лице не было ни кровинки. Машинально проведя рукой по пробитому пулями комбинезону, он ощупал отверстия. Взглянул на стеганый капковый костюм и невесело улыбнулся.
– Пропал, – прошептал он. – Пропал костюмчик! – Рука его с раскрытой ладонью соскользнула вниз. Голова тяжело упала на грудь. Ветер шевелил льняные волосы юноши.
Глава 17
В ВОСКРЕСЕНЬЕ утром
«Стерлинг» погиб на рассвете. Погиб, по-прежнему имея ход, по-прежнему разрезая форштевнем могучие волны. Изуродованный мостик и надстройки накалились докрасна; а когда адское пламя, питаемое соляром из разбитых топливных цистерн, раздувало ветром, металл раскалялся добела. Нелепое, страшное, хотя и не новое зрелище: именно так выглядел «Бисмарк», похожий на кусок стали в горниле, прежде чем торпеды «Шроп-шира» отправили корабль на дно.