Выбрать главу

— Теперь, только теперь, — сказал им Скрыдлов, — я могу сообщить вам, что вы идете в самое паршивое место на свете — к острову Цусима, а Камимура отвел свои крейсера к Эллиоту в Желтое море, дабы укрепить эскадру адмирала Того…

В дислокации японского флота Скрыдлов ошибался. Но зато он верно сказал, что из Симоносеки или из Сасебо скоро выйдут японские корабли, везущие тяжелые осадные пушки для разгрома фортов Порт-Артура, возможна транспортировка гвардии японского императора в районы Квантуна.

— Желаю успеха. Отчеты о своих боевых действиях в конце операции сдадите в военно-морской отдел штаба.

— Кому? Вам?

— Не мне, а Николаю Лаврентьевичу Кладо.

— Зачем? — хором спросили командиры крейсеров.

— Для редактирования, — понуро отвечал Скрыдлов.

Слова, слова, слова… Теперь неважно, кто вас пишет, а важно, кто станет их редактировать… Якоря были выбраны.

* * *

Встречная волна вскидывала «Рюрик» на свой гребень и опускала мягко, как на хороших рессорах. Цель набега, уже рассекреченная, волновала людей в экипажах:

— Идем в самое поганое место — к Цусиме…

Никто еще не предвидел будущей трагедии русского народа, связанной с именем этого острова, но все понимали, что Цусима — эпицентр морской стратегии Того, мимо этого острова незримые нити коммуникаций тянутся от вражеской метрополии, и Япония, как хороший насос, качает и качает через проливы Цусимы свои силы и технику — фронту! Машины русских крейсеров ритмично выстукивали под настилами палуб.

Панафидин отстаивал ходовую вахту на мостике.

— Ну как? — спросил его Хлодовский. — Надеюсь, не раскаиваетесь в том, что попали на «Рюрик»?

— Напротив, Николай Николаевич, я счастлив.

— Мне, поверьте, слышать это приятно…

Встречный ветер раздувал его пушкинские бакенбарды.

Крейсера шли на хорошей скорости, и днем 1 июня миновали мрачный и нелюдимый Дажелет. В кубриках заводили граммофоны; кочегары слушали, как «две Акульки в люльке качаются», в палубах комендоров надрывно страдала цыганка Варя Панина:

Я до утра тэбя ожидала, Когда же звэздный свэт помэрк, Я поняла…

В кают-компании накрывали столы к обеду. Плазовский сказал:

— Идя к Цусиме, всегда противно думать о смерти.

— А почему так? — с вызовом спросил Юрий Маркович, повернувшись к лейтенанту Иванову 13-му. — Тринадцатый, выскажите непредвзятое мнение о геройской смерти.

— С восторгом, — отвечал тот, раскладывая на коленях салфетку, словно надолго устраивался в ресторане. — Умереть героем легче всего. И ума не надо. Можно завязать гадюку вокруг шеи вместо галстука. Или приласкать бешеную собачку. Уверен, что в некрологах будет написано: «Погиб смертью героя, презирая опасность…» А что еще, Юрочка?

Вторым (после Кесаря Шиллинга) бароном на «Рюрике» был хорошенький, как девочка, лейтенант Курт Штакельберг из курляндской семьи, и ему не нравилось это зубоскальство:

— Господа, в компании Скарамуша, д’Артаньяна или Сирано де Бержерака вы, наверное, чувствовали бы себя на седьмом небе. Однако, по расчетам штурманов, мы уже завтра ночью будем проходить Цусиму, и адмирал Камимура одним ударом может дать хорошую тему для наших некрологов…

С мостика спустился лейтенант Зенилов (минер).

— О чем речь? — спросил он. — Наши телеграфы уже стали принимать переговоры японских крейсеров. Небесный эфир трещит, будто сало на сковородке… Минуя Дажелет, мы привыкли думать, что он безлюден. Но где гарантия, что с Дажелета нас не высмотрели японцы и теперь оповещают об этом свои базы.

— Камимура в Желтом море, — мрачно возвестил Салов, глядя, как над его головой раскачивается клетка с пернатыми.

— Вы уверены, штурман? — спросил его Солуха.

— Так утверждали в штабе Скрыдлова…

Зенилов поймал ускользавшую на качке тарелку:

— Сидя на Светланской, много узнаешь…

Священник Алексей Конечников не был ловок, как офицеры, и выжимал рясу, мокрую от пролитого на нее супа:

— Отступилась от нас царица небесная…

В ночь на 2 июня Панафидин видел берега Японии, миражно скользящие вдоль горизонта. Цусиму миновали благополучно. Ночь была теплая. В каютах стояла мерзкая духотища. Под утро крейсера вошли в район оживленного каботажа. Горизонт исчертили ласточкины крылья рыбацких парусов и дымки пароходов, издали похожие на капризные мазки акварельной кисти.