Тот почувствовал, как сгорела часть его сетчатки и глаза затмили лиловые бельма.
Томас Доу перевел взор на летающих бабочек. Стал мягко водить бровями, вращать черно-желтыми хрустальными окулярами, словно вытачивал в воздухе невидимый желоб. От тропической листвы и цветов – к белоснежному мундиру адмирала. Бабочки, повинуясь таинственной воле, разом вспорхнули. Потянулись в желоб, увлекаемые магнитом. Усеяли парадный мундир адмирала. Нежно-голубые, изумрудно-зеленые, огненно-алые, покрыли грудь, рукава и плечи. Сквозь этот волшебный покров стали почти неразличимы золотые позументы и орден «Пурпурное сердце», полученный адмиралом за поход на субмарине вокруг земного шара.
Командир «Москвы» не покидал центральный пост. Уверенно вел крейсер к полюсу, где на соленой поверхности недвижно покоился купол льда, над которым, окруженная голубой дымкой, среди разноцветных миров, восхитительно сияла Полярная звезда. Командир чувствовал свою лодку как огромную живую махину, где был драгоценен каждый лепесток серебряной клеммы, всякая прихотливо изогнутая медная трубка, где чувствительные кнопки и стрелки, послушные валы и колеса, бессчетные электронные всплески, гулявшие в непомерном объеме лодки, поджигали экраны, приводили в движение накаленные стержни урана, вдували воздух в цистерны, посекундно ощупывали дремлющие остроносые ракеты и толстолобые торпеды.
Одна часть экипажа отдыхала в уютных каютах, ловя в чутком сне бульканье «громкой связи», торопливый стук башмаков, стальную вибрацию оболочки, по которой, как по коже огромного животного, пробегал едва уловимый трепет жизни. Другие моряки несли вахту, распределялись равномерно по всей длине лодки, втискивались в тесные ниши, похожие на футляры для человеческих тел, подпирали головами и спинами стальные своды, подобно кариатидам. Штурманы прокладывали по карте маршрут, исчисляя координаты, которые выдавали им гироскопы в своем непрерывном, сонном вращении. В реакторном отсеке, у пульта, драгоценно мигавшего, как новогодняя елка, операторы поддерживали ровный мощный огонь ядерной топки. В головном отсеке, словно усыпленные рыбины, лежали на стеллажах боевые торпеды, и недремлющие торпедисты были готовы направить их гладкие, полированные тела в трубы торпедных аппаратов, которые, словно чуткие ноздри, прорезали нос лодки.
Командир настолько знал и любил свою лодку, чувствовал ее настроения, тайные недомогания, ее могучую плоть и бестелесный дух, что иногда сам себе казался стальной громадой, запущенной в Мировой океан.
Его выпуклые бока состояли из прочных шпангоутов, на которые были натянуты титановые и стальные листы, словно грубая черная кожа. Раскаленный пах был наполнен неистощимой энергией, от которой все огромное тело получало неукротимое стремление вперед. В лобной кости трепетало нежное чувствилище, откликавшееся на пульсации океана, на каждый пузырек и песчинку, всплывавшие на пути. Из затылка выдвигалась стальная труба, застекленная хрустальными призмами, хрупкие штыри, протыкавшие поверхность воды, ловившие позывные и коды неба. Его стиснутые ноги кончались лопастями винтов, отталкивающих тугие водовороты. Растопыренная рука была вытянута вперед, и каждый палец завершался торпедой. На упругих ребрах, как мускулы, бугрились связки крылатых ракет. И во всем могучем теле, с напряженными мускулами, ухающим сердцем, пузырями воздуха, перетекавшего в просторных легких, – глубоко, в подбрюшье, таился главный орган, ради которого было сотворено подводное диво, по образу и подобию бога, явившего себя в виде огромной рыбы. Контейнер с топографической бомбой, где хранился код мироздания, ключ времен, судьба Вселенной, куда Господь поместил часы, исчислявшие начало и конец света. На пульте, среди множества клавиш и кнопок, была одна, ярко-красная, с резкой надписью «Пуск», приводившая в движение бомбу. Красный пупок, соединявший лодку таинственной пуповиной с маткой мира.
– Командир, – штурман предстал перед ним, покинув свой сумеречный пост, где голубые и желтые, будто горящие луны, пламенели экраны, – приближаемся к точке всплытия. До нижней кромки льда семьдесят восемь метров. Предположительная толщина ледового покрова – два метра.
– Готовимся к всплытию. – Командир взглянул на округлый свод, по которому струились бесчисленные жгуты и трубы, выстилая изнутри корпус лодки, подавали по отсекам воздух, свет и тепло, гидравликой, электроникой, легкими толчками и сжатиями соединяли множество машин и приборов в нерасторжимое живое единство.