Когда в конце дня Копферкингель миновал привратницкую пана Фенека, старый чудак высунулся из своей каморки спросить насчет морфия.
— Я же сказал вам, что пана инженера нет в Праге, — ответил Копферкингель. — Потерпите. Ему не до морфия, ведь вдоль границ стоит немецкая армия, а в Мюнхене собирается конференция. Тут пахнет войной, пан Фенек, а вы со своим морфием!
Пан Фенек исчез в своей каморке, и Копферкингель смущенно подумал: «Надо же, я лишь чуть-чуть показал ему свою силу, а он испугался».
— Я сейчас к переплетчику, пан Фенек, — крикнул он примирительно привратнику, — а потом пойду поищу платье для дочери, скоро у нее день рождения…
Копферкингель вышел во двор, у ворот кивнул второму вахтеру, пану Вране, у которого была больная печень, сел на трамвай и поехал на Фруктовую к переплетчику Каднеру.
— Пан Каднер, — сказал Копферкингель в переплетной мастерской пожилому толстяку в белом крахмальном воротничке с красной «бабочкой» и извлек из портфеля несколько листков. — Пан Каднер, я просил бы переплести эти листки. Я очень люблю читать их и не один год бережно храню в моем книжном шкафу рядом с желтой книгой о Тибете, которую вы тоже в свое время переплетали. Это закон о кремации от 7 декабря 1921 года и служебная инструкция от 9 октября 1923 года. Они тоненькие, несколько страничек, но я бы хотел, чтобы вы одели их в красивый черный переплет с серебряной каемкой и веточкой кипариса. А может быть, вы сумеете пустить те же украшения и по корешку?
— Серебряная полоска на корешке — это просто, — ответил толстяк, — но кипарис и заголовок поместятся только на обложке. Срок — неделя, пан Копферкингель. Объявлена мобилизация, и у нас заказ от Красного Креста. Люция!
На зов вышла пожилая женщина в очках; она вымученно улыбнулась, вытирая тряпкой мокрые руки, а пан Каднер сказал:
— Люция, покажи пану Копферкингелю образец траурного переплета.
Потом Копферкингель двинулся на Рыцарскую и задержался там перед витриной большого магазина готового платья, выбирая, что бы подошло для Зины. В витрине было вывешено множество белых кружевных воротничков, а посреди них высилось несколько женских манекенов в красивых, ярких цветастых платьях. В углу стояла фигура розовощекой девушки в черном шелковом платье, и пан Копферкингель решил, что Зина могла бы надеть такое платье и в гости, и в театр, и на свидание со своим Милой, и на семейные прогулки: это платье как будто создано для нее, и завтра Зина придет с ним его примерить. А потом он обратил внимание на белые кружевные воротнички и подумал, не купить ли один такой для Лакме, у которой, правда, не предвидится торжества, но она наверняка обрадуется, если получит в подарок белый кружевной воротничок, он так украсит ее парадное темное платье… И Копферкингель вошел в магазин. «Да, — твердил он довольно, выходя на улицу, — этот воротничок очень украсит ее темное платье, то-то она обрадуется… ну, а что бы еще купить Зине, сладкой моей девочке?» И тут ему вспомнилась картина со свадебной процессией, которую он видел в мастерской багетчика Голого. «Надо зайти туда, — подумал он, — раз уж я оказался поблизости, это будет хороший подарок, ведь девушки любят свадьбы, а висеть она может в столовой у окна, там, где сейчас портрет министра социального обеспечения, который мы перевесим в другое место… надеюсь, пан Голый не продал еще эту свадьбу». И пан Копферкингель направился в багетную мастерскую. За прилавком стояла красивая розовощекая девушка в черном платье.