Возбужденный шепот доносился и с противоположной стороны галереи, из-за лифта: очевидно, там тоже были посетители.
— Итак, это Прага, — пан Копферкингель с трудом оторвал глаза от розовощекой девушки в черном платье, — отсюда она как на ладони. Как если бы мы стояли на высокой горе и озирали расстилающийся у наших ног мир. Вон Влтава, Карлов мост, Национальный театр, вон две башни Тынского храма и Староместская ратуша, ну, а та приплюснутая башня — это Пороховые ворота… и еще Национальный музей… Посмотри-ка сюда, Мили, — сказал он сыну, указывая на дымчатое желтоватое стекло в одном из окошек галереи. — Такие же стеклышки есть в наших печах. Это святые окна, потому что через них можно заглянуть в кухню Господа Бога и увидеть, как душа прощается с телом и уносится в космические сферы. Ну, и какова же наша Прага? — Он нагнулся к желтому стеклышку, постоял так несколько мгновений и заключил, выпрямившись: — Да уж, ничего не скажешь, Прага и впрямь красива.
Они передвинулись немного левее, туда, откуда были видны Малая Страна, Град, собор Святого Вита и Дейвицы; розовощекая девушка в черном платье и молодой человек отошли чуть западнее и стали смотреть на городской стадион. Те люди, которые находились напротив, в другой части галереи, тоже прошли вперед, и из-за лифта по-прежнему слышался их свистящий шепот.
— Итак, перед нами собор Святого Вита и Градчаны. Там всегда жили чешские короли и президенты. Посмотри вот в это окошечко, — пан Копферкингель легонько подтолкнул Мили к матовому стеклу, и Мили послушно посмотрел, куда было сказано. — А вон то светлое большое здание с колоннами. — видите, сколько там стоит машин?.. — это Чернинский дворец, бывшее министерство иностранных дел. Сейчас в нем канцелярия имперского протектора. Будь внимательна, дорогая, — Копферкингель обернулся к Лакме, которая понуро стояла рядом с ним. — Ты видишь, как реет над дворцом имперский флаг? Наш флаг? — И он, не дожидаясь ответа, вновь обратился к Мили: — Ну же, погляди в окошечко!
— Там Альпы, — донеслось из-за лифта. — Там Зальцбург.
— Не городи ерунды, — ответил раздраженный мужской голос, — какие там Альпы, какой Зальцбург?! Это не Альпы, это просто утес в Подолье. Это не Зальцбург, это всего лишь Браник! Тут тебе не кино, тут смотровая площадка.
Пан Копферкингель просунул в окошечко руку, помахал ею, сказал: «Снаружи дует приятный свежий ветерок!» — и отыскал глазами башню собора Святого Вита.
— Там Ржип? — спросил Мили, и Копферкингель кивнул.
— Да, там гора Ржип, и на ней, по чешскому преданию, стоял когда-то праотец Чех. Но это только легенда, миф, фантазия. Что-то вроде легенды о Моисее, который родился и умер седьмого марта. — Он улыбнулся Лакме и покосился на ее черные волосы. — А вон там, вдалеке, рейх, — объяснил он.
Потом Копферкингели прошли немного левее. Красивая девушка в черном платье и ее молодой человек тоже продвинулись на несколько метров и стали смотреть на Смихов, Браник и Подолье… а из-за лифта все так же долетали чьи-то возбужденные голоса.
— Это стадион имени Масарика, — сказал Карл Копферкингель, — там сейчас тихо и пусто. Так тихо и пусто бывает и во дворе моего Храма смерти — по утрам, пока туда еще никого не привезли. В прошлом году на стадионе было шумно и весело. — отец семейства ненадолго задумался. — Он больше не носит имя Масарика, недавно его переименовали. Ничего не поделаешь, некоторые фамилии не годятся для нашей эпохи, хотя ты и говоришь, что фамилии не играют никакой роли. — И он опять улыбнулся Лакме. — Ну-ка, ну-ка, — Копферкингель подался вперед и вскинул голову. ему послышалась далекая музыка, и он указал в сторону Страгова, где по одной из улиц медленно ползла черная змейка.
— Похороны, — сказал крематор, — похоронная процессия. Видите, дети? Видишь, небожительница? — обратился он к Лакме. — Присмотрись-ка получше. ну что, увидела? Покойницу везут на Мальвазинки, там тоже есть кладбище. Бедняжка, ей предстоит лечь в землю.
— А я и не знала, — сказала Зина, — что музыка разносится так далеко.
— В городе сейчас тихо и спокойно, — пан Копферкингель снова повертел рукой в открытом окошке, — а этот легкий теплый ветерок дует как раз в нашу сторону. Вот музыка и слышна. Жаль, что его не очень хорошо видно. — Копферкингель убрал руку из окна и приложил к глазам. — Я про гроб. Можно различить только факельщиков и лошадей с плюмажами.