Но поймите – я верю – мы движемся
По проспектам электронервным.
Вы шуты! Ах, я в рыжем сам!
Ах, мы все равны!
Возвратите объедки памяти!
Я к памятнику хочу!.. Пустите!
Там весть об истеричном Гамлете
(Моем друге) стоит на граните.
Ломайте и рвите, клоуны, завесы,
Если уверены, что под ними принц!..
Топчут душу взъяренные аписы!
Я один… Я маленький… Я мизинец!..
«Порыжела небесная наволочка…»
Порыжела небесная наволочка
Со звездными метками изредка…
Закрыта земная лавочка
Рукою вечерняго призрака.
Вы вошли в розовом капоре
И, как огненныя саламандры,
Ваши слова закапали
В мой меморандум.
Уронили, как пепел оливковый,
С догоревших губ упреки…
И по душе побежали вразбивку
Воспоминания легкия.
Проложили отчетливо рельсы
Для рейсов будущей горечи…
Как пузырьки в зельтерской,
Я забился в нечаянных корчах.
Ах, как жег этот пепел с окурка
Все, что было тоскливо и дорого!
Боль по привычке хирурга
Ампутировала восторги.
Вадим Шершеневич.
Москва
Хрисанф
«Не мне золотить канделябром…»
Не мне золотить канделябром
Небо, где свечи потухли.
Иду с человеческим табором,
Страсть обращая в угли.
Увижу ли урны поправивших
И потолок мой лазурным?
Кто мне сердце разбудит на клавишах
Черным ноктюрном?
Кто зажжет наверху электричество,
Канделябры, и люстры, и лампы?
Сойдет ли ко мне Беатриче
С твоего лица, как с эстампа?
С грустью целуясь, за табором
Иду и гадаю пасьянсы.
За потухшим давно канделябром
Ветер каких то субстанций.
«Сердце из ветоши!..»
Сердце из ветоши!
Я под северным ветром ною.
Тоска все эта же.
Может быть счастье в запое?
Конец всем возгласам,
Розам и лезвиям!
Нету слез глазам.
Камни я, трезвый, ем.
Отчаянье! Повернися лицом,
Возьми мое сердце за руки!
К виселицам его, к виселицам
Сквозь пытки и арки!
«Отчаянье жму я руками…»
Отчаянье жму я руками,
Руками неистово.
Зовет меня в свою камеру
Демон самоубийства.
Иллюстрация одиночества!
Символ недобрый!
Возглас узнаю я тотчас твой:
Твои ритмы, как розы, подобраны.
Я приду к тебе, вероятно,
Подожди лишь немножечко!
Сердцу скучно и любит твой яд оно –
Ты разрежешь его своим ножичком.
«Снова я снами разбужен…»
Снова я снами разбужен.
Предчувствия! Верю им.
Даю электрический ужин
Страстям и мистериям.
Снова приходят девушки
Целовать меня нежно до боли…
Плащ фейерверков надев уж,
Кидаю в вино меланхолию.
Миленькая! Вас вижу я:
Вы в белом! Я выпил морфия!
Пиротехника пятикнижие
Раскрыто. Танцуют мертвые.
Так! Посвящен лишь комедиям
Последний, отчаянье, opus твой.
Снова я в трансе! Я медиум!
Уйди и не злобствуй!
Хрисанф
Paris
Н. Львова
«Суматоха и грохот ожившей платформы…»
Суматоха и грохот ожившей платформы…
Почему то запомнились: черный номер «5»
И желтые канты электротехнической формы…
Ах, зачем я пошла его провожать!
Если бы, если бы во сне это было!
Он жадно шептал: «Согласись, согласись»,
И, почти соглашаясь, «нет» – я твердила,
А за меня плакала серая высь.
Было печально, непонятно печально
Любимое лицо за стеклом wagon-lits.
На губах алел поцелуй прощальный –
Поезд спрятался вдали.
А когда я спускалась со ступенек вокзала,
Ко мне наклонился господин в котелке,
Безстыдно шепча… И на улыбку нахала
Я улыбнулась в своей тоске.
«Мне нравятся Ваши длинныя ресницы»
Мне нравятся Ваши длинныя ресницы,
И девически-нежныя щеки,
И странное сходство с когда то любимым лицом,
Теперь чужим и далеким.
Я знаю: я слишком ласкова с Вами
И, может быть, этого не надо…
Но Вы говорите его словами
И его взглядами.
Но есть сладострастие: вспоминая былое,
Вплетать в настоящее прошлаго нить…
При наших встречах со мной двое:
Вы и он, забытый.