Выбрать главу

«Что он там делает?» – заинтригованно подумал Книжник, еще сильнее приблизившись к решетке.

И вдруг оказался лицом к лицу с этим маленьким чудовищем – настолько неожиданно и близко, что едва не заорал от ужаса. Мальчишка разглядывал его в упор все тем же отрешенным прозрачным взглядом. И вдруг улыбнулся.

Черт, лучше бы он этого не делал! Улыбка обернулась оскалом монстра-убийцы. И тут же маленькая рука метнулась сквозь решетку и вцепилась железной хваткой в его одежду, рванула к себе. Больно стукнувшись лбом о стальные прутья, парень заметался, пытаясь освободиться, а мальчишка продолжал спокойно рассматривать его в упор, как малолетний мучитель, изучающий перед расправой какую-нибудь лягушку.

– Пусти!!! – колотя кулаками по прутьям, заорал Книжник, рванувшись изо всех сил.

И вдруг страшные пальцы разжались, заставив его кувыркнуться к противоположной стене. А следом семинарист с ужасом увидел, как медленно, со скрипом отошла на петлях злосчастная решетка, открыв чудовищу путь на волю. Как это возможно?! Ведь Тридцать Третий божился, что будет держать своего ручного монстра под замком, – только на этих условиях ему разрешили взять с собой эту жуткую игрушку.

А теперь Книжник в оцепенении ждал, когда проклятое существо бросится на него, и изо всех сил пытался взять себя в руки, чтобы отбить нападение, – хотя что-то подсказывало, что это невозможно. И тот, кто скрывался в обманчивом облике малыша, сделал шаг из клетки – но лишь для того, чтобы закрыть решетчатую дверь. С изумлением и стыдом Книжник наблюдал, как этот проклятый сопляк сует в замочную скважину самодельный ключ и закрывает сам себя на замок. Вот оно, значит, как. Вот, значит, какими железками играл этот «шалопай» – ключами от собственной клетки, сделанными из подручных материалов! Одно слово – мимикрон, ходячее оружие, опытный убийца под маской ребенка. Ему ничего не стоило выбраться на волю в любую минуту, и сидел он взаперти исключительно по свой воле – да еще, видимо, по приказу пригревшего его Тридцать Третьего.

Поднявшись на ватных ногах, Книжник пристыженно покинул «зверинец». Хорошо, что никто не видел его позорного страха. А Зигфриду все же стоит сообщить, что мимикрон-то по факту на свободе. Впрочем, страх и стыд быстро сменились смехом – ситуация теперь казалась забавной. Да и сон как рукой сняло.

Нет ничего более бодрящего, чем угроза собственной жизни, пусть даже иллюзорная. Это получше кофе – надолго прочищает мозги. Даже угрюмые коридоры броневагона стали теперь казаться светлыми и приятными.

– Позорище, впору штаны сушить, – нервно посмеиваясь, бормотал Книжник. – Чертов мимикрон! Как напугал, сволочь, чтоб ему пусто было!

Он остановился перед широкой дверью, выделявшейся среди всех остальных свежей краской, навалился на массивную рукоять. Щелкнул замок, дверь тихо повернулась на смазанных петлях. Ладонь сама нашарила выключатель – под потолком медленно разгорелся матовый плафон светильника в пижонской бронзовой окантовке.

Это помещение разительно отличалось от всего остального внутреннего пространства бронепоезда. Грязное ржавое железо, усеянное заклепками и заляпанное застарелой смазкой, было словно спрятано за декорациями какого-то спектакля из совершенно иной жизни.

Это было его маленькое убежище – личный кабинет Пузыря, бывшего командора бронепоезда «Дракон». Здесь ничто не напоминало о хмуром и враждебной мире вокруг, здесь царил совершенно непривычный уют и даже какая-то диковатая роскошь. Здесь забывались и качка, и навязчивый перестук колес – сказывалась особая звукоизоляция «командорской каюты». Прежний хозяин не отказывал себе в комфорте, но, по большому счету, для человека, не привыкшего к роскоши, все это было даже чересчур – и массивный письменный стол с вензелями и завитушками, и нелепые бронзовые статуэтки, и письменные приборы, и вычурные бра на железных переборках, и чудовищное кожаное кресло по центру. Без всего этого можно было бы спокойно обойтись, если не считать главного.

Книги.

Множество томов, разных эпох и размеров, плотно уставленных в большом шкафу с пола до потолка вперемешку с эклектичной коллекцией небольших костяных фигурок – нэцкэ. Пузырь, безусловно, был эстетом, правда, довольно своеобразным. Так, стена, противоположная книжным полкам, была занята выцветшим ковром, увешанным старинным оружием. Чего здесь только не было – от легендарного «парабеллума» образца тысяча девятьсот восьмого года до сверкающей хромом «беретты», от кривой, с выщербленной кромкой турецкой сабли до самурайской «катаны» с темным узором на клинке.