, а они все равно будут вонять псиной. Так уж они устроены. Так же дела обстояли и с нео - их животная природа явственно давала о себе знать. Для самих нео их запахи были столь же индивидуальны, как папиллярные узоры на пальцах человека, которые, как утверждала забытая ныне наука дактилоскопия, были уникальны и неповторимы. По индивидуальному сочетанию запахов, вырабатываемыми железами, любой нео мог определить своего соплеменника, или чужака ещё до того, как увидел бы его воочию. Владисласу подобные нюансы запахов были неподвластны, да и без особой надобности - ему достаточно было просто почувствовать приближение врага. Именно сейчас малейший ветерок донес до него отголосок нестерпимой вони - враг бесшумно приближался, но не явно обнаруживал себя своим резким звериным запахом. Древесина частокола чуть скрипнула, когда чьи-то сильные пальцы, увенчанные толстыми пластинами ногтей, больше напоминающих когти, начали поднимать тело вверх, пятиметровую высоту заградительного барьера. Именно из-за обостренного обоняния обезьяноподобных нео Владислас решил не использовать меч или кинжал, а попросту сломать нападавшему шейные позвонки. Как только волосатая физиономия появилась над частоколом ратник сбросил с себя напускную сонливость, которую так театрально изображал последние минут двадцать, разом превратившись в безжалостную боевую машину. Могучими руками Владислас схватил уродливую голову, покрытую бурой шерстью, одновременно наступившей на запястье нео, в котором тот сжимал клинок. Голову человекоподобной обезьяны люберецкий ратник свернул легко, как двенадцати вольтовою лампочку. Шея зверочеловека переломилась со щелчком, который с лёгкостью можно было принять за щелчок поленьев, горящих в дозорных кострищах. Не теряя драгоценного времени, Владислас поднял, ещё конвульсивно подрагивающее, тело нео за шею, так чтобы голова оказалась над частоколом. Затем, продолжая этот кукольный театр одного актёра, взял мертвого нео за предплечье чуть повыше локтя и помахал когтистой лапой, приглашая остальных нео преодолеть крепостную стену именно в этом месте. Не секрет, что ночное зрение у нео, имеющих в природе своей гораздо больше звериного, чем человеческого, было гораздо острее. Именно поэтому и понадобилось это небольшое представление. Все что теперь оставалось Владисласу - это не зевать, и, знай, принимать на импровизированных подмостках «благодарных зрителей». «Театралы» не заставили себя долго ждать. В густом полумраке яростно «затрещали дрова». Владислас, стараясь не издавать подозрительных шумов, аккуратно, почти нежно, вкладывал «бревна» в штабеля. Естественно, что все хорошее имеет свойство когда-нибудь заканчиваться, и Владислас прекрасно это понимал, но пока ещё была такая возможность, ратник решил ею воспользоваться по полной программе. В этом деле главное было не заиграться и не подвести под монастырь своих же товарищей. А такая возможность всегда имела место быть, коль уж он решил повыпендриваться и прибрать к рукам не мене десятка супостатов, которые будут лишь на его личном счёту, и их, при всем желании, не спишешь на действия дружины. Владислас уже насквозь пропитался запахом нео и с каждым новым телом ночного захватчика ему все сильнее хотелось оказаться сейчас в баньке, где он с превеликим удовольствием смыл с себя эту ненавистную, чрезвычайной въедливую вонь. То, что начиналось как разудалая молодецкая потеха, быстро превратилось в тошнотворную рутину. Враг же, меж тем, почувствовал себя настолько вольготно, что решил взбираться на крепостную стену в другом месте, чуть поодаль от первого. Слишком поздно это углядел Владислас. Однако, причин для паники он все ещё не видел. Схватив в правую руку меч, Владислас, уже не опасаясь нарушить ночное безмолвие, ударом сверху вниз, срубил голову очередному нео, тело которого едва-едва показалось над частоколом, и пока чело летело вниз, точным ударом ноги, обутой в сапог с железным кованным носком, отправил его, как диковинный снаряд, прямо в звериную рожу нео, который перелезал через частокол метрах в пяти от этого места. Конечно, новёхонькие сапоги, сточенные сапожником Прохором всего пару недель назад, перемазать кровью было чертовски жалко, но другого выбора у ратника уже не было. А затем одновременно случилось сразу три вещи: обезглавленное тело рухнуло на головы нео, собирающихся взбираться на стены укрепления; в нескольких метров в стороне от этого места зверочеловек, получивший фейсом в табло, не удержавшись на стене, тоже рухнул вниз; Владислас издал боевой клич: - «В ружьё!». Касаемо последнего. Данная команда была скорее данью былой традиции, чем призыв к реальному действию, поскольку имелось огнестрельное оружие далеко не у каждого. Если же оно и наличествовало, то использовать его не особо торопились из-за того, что патроны к нему были на вес золота, не меньше, а точность и надёжность его, из-за почтенного возраста в пару сотен лет, оставляла желать лучшего. Тот факт, что некоторые умельцы смогли найти способ восстанавливать оружие и порох в патронах в некоторых разновидностях полей смерти, вовсе не гарантировал стопроцентный результат - орудие могло просто взорваться у вас в руках, ранив, или искалечив, в первую очередь вас самих, а порох в патронах мог так и не воспламениться, оставив один на один со смертоносным противником, уж поверьте, использующем эту досадную заминку против вас. И словно не было той сонливости, что царила в дозоре мгновение назад - вся дружина в одночасье встала на защиту родных рубежей. 1.4 Ночная атака нео захлебнулась. Противник извергая проклятья отступил. Возможно, все произошедшее сегодняшней ночью и казалось не серьёзной вылазкой, но на самом деле исходом такой битвы легко могло стать дальнейшее выживание в этом мире целого людского поселения. Прецеденты уже были. Агрессивные захватчики, а это могли быть не только нео, с маниакальной яростью истребляли человеческий род везде где только могли. Уж будьте покойный, если бы у этого небольшого диверсионного отряда нео получилось прорвать линию обороны в этом месте, то уже несколько минут спустя здесь оказалось бы не менее сотни обезьяносапиенсов, которые натворили в поселении множество бед. Сегодня люберецким несказанно повезло - не считая нескольких не серьёзных ран, полученных в скоротечном столкновении, ратники отделали нео в сухую. Счёт тринадцать ноль был очень неплохим результатом. Ох, не каждый раз все дозорные поутру возвращались домой. Героем нынешней ночи, безусловно, был Владислас. На его личном счёту сегодня было восемь нео. Бригада по расчистке уже сновала по полю боя с носилками - грузила обезьяноподобные тела, и споро волокла их к ближайшему прикормленному полю смерти. Там пара дюжих молодцев, крепких, но весьма не далёких, от того и не пригодных к ратному делу, швыряла в прожорливую аномалию мёртвые тела, которые растворялись в агрессивной среде без остатка. Никто не собирался оставлять и без того смердящие тела звероидов разлагаться под стенами укреплений, даже в назидание противнику. Так эта ночь и закончилась. А с рассветом к боевому посту начала подтягиваться дневная смена. Владислас, немного поговорив с ратниками, пришедшими их боевому звену на замену, не торопясь отправился домой, поесть, помыться и отоспаться, пока еще была такая возможность. А помыться уж точно не мешало - воняло от ратника как от взмыленного фенакодуса. Однако, не смотря на исход сегодняшней стычки, Владислас нутром чувствовал, что недалек тот час, когда вражьи орды, проведя разведку боем, выяснив слабые и сильные стороны обороняющихся, начнут осаждать крепость во всю свою, наверняка немалую, мощь, и вот тогда придется забыть об выходных и увольнительных. Да что там говорить - хватило бы время перекусить да вздремнуть с пол часика. Но, то дела будущие. Ну, а сейчас он устало брел по древней разбитой брусчатке, густо поросшей высохшим сорняком, чуть припорошенной снегом мимо древнего святилища, еще в незапамятные времена попавшего под воздействие поля смерти. Рассказывали, что случилось это в тот момент, когда в храме находились священнослужители и прихожане, молившие свое божество, или святых, о том, чтобы те спослали мир на их отчизну. Однако, вместо этого строение накрыло смертельное поле, которое, как говорят, не рассеивается и никуда не смещается вот уже две сотни лет. Из народной памяти давно уже стерлись все божества и святые, которым поклонялись люди в этом месте, поскольку ни сохранилось ни адептов веры, ни служителей данного культа, но кое-кто утверждал, что иногда слышал из глубины древнего строения, запертого изнутри на все ставни и засовы, чудовищные вопли нестерпимой боли и смертельной агонии. Причем, как утверждает молва, происходит это только в воскресенье. Сегодня было воскресенье, однако никаких воплей, как, впрочем, и всегда, Владислас не слышал. Зато, он в который уже раз взглянул на лик, висевший над запертым входом в святилище. Сколько бы ни смотрел он на этого сухощавого, ни в пример местным богатырям, мужчину с каштановыми волосами и бородкой, за головой которого было изображено солнце, всегда поражался его взгляду, казалось, видевшему его насквозь. Были в Люберцах такие, кто на полном серьёзе утверждал, что если долго глядеть в глаза этого мужчины, то можно попасть в не