менно поэтому Владислас и определил, что данное транспортное средство не является автомобилем, а мотоциклом с коляской. Владислас не имел ни малейшего понятия о том, какой марки был этот мотоцикл, но то, что он был мощной техникой, для него было бесспорно. Прильнув к прутьям решетки он, забыв об опасности, глазел на чудо довоенной техники, понимая, что, вполне возможно, другого раза увидеть подобное собственными глазами уже не доведётся. За рулем мотоцикла восседал мужик со спутанной бородой и защитных очках. За ним, чуть повыше, сидел ещё один, который, скорее всего, был в этой мотоциклетной банде за главного - он что-то громко говорил водителю (скорее всего координировал действия и отдавал приказы) водителю, и тем, кто сидел в коляске. А таких там оказалось трое: причем сидели они так, что последний ехал почти на высоте стоящего человека, второй - на пол метра ниже, а первый, если считать от носа коляски, совсем низко. Причина столь интересного расположения открылась для Владисласа пару секунд спустя, когда мотоцикл вырулил с просёлочной дороги на шоссе и каждый из разбойников, сидевших в мотоколяске, направил ствол в сторону повозки. Оружие держали так, чтобы ненароком не подстрелить того, кто сидел ярусом ниже. Как бы не было люберецкому ратнику интересно глазеть на диковинную мотоколяску, но когда грянул первый залп, он тут же упал на деревянный настил клетки. Две пули, высекая искры, врезались в прутья, а третья попав точно в стекло за спиною Шерстяного, просто срикошетила куда-то в сторону, не оставив после себя ни трещины, ни скола. Похоже, что первоначальная версия, выдвинутая Владисласом, о том, что стекло это не простое, теперь имела вполне наглядное доказательство. Выпустив впустую ещё пару драгоценных зарядов, которые по стоимости равнялись золоту того же веса, что и улетевшие в белый свет, как в копеечку, пули, главарь мото банды понял свою ошибку и отдал стрелкам приказ не тратить боеприпасы понапрасну, а водителю - догнать повозку и оказаться рядом с ней на соседней полосе, для того чтобы извозчика смогли беспрепятственно снять выстрелом с боковой стороны. Шерстяной, как оказалось, тоже был не лыком шит, и как только раскусил задумку грабителей начал вилять повозкой, не давая возможности водителю мотоколяски его обогнать. Естественно, что в отличие от двигателя внутреннего сгорания, приводящего мотоцикл в движение, скакуны, из плоти и крови, рано или поздно должны были устать, но пока Шерстяной делал все возможное для того чтобы не пропустить вперёд технику, принадлежавшую разбойникам. Сейчас, даже сквозь отчаянный цокот подков и рокот мотора, Владислас мог расслышать вопли предводителя моторизованной шайки, адресованные Шерстяному: - Э-э-э, спопэ! Спопэ, я сказал! Наверняка, эти истеричные вопли слышал и Шерстяной, вот только он ещё не настолько тронулся рассудком, чтобы подчиниться требованиям того, кто первым делом, как повозка остановится, стащит его с козел и собственноручно перережет горло. Как бы долго удача не сопутствовала им, но и у неё иногда бывают выходные, ну, или хотя бы, небольшие перекуры. А началось все с того, что по правую сторону от шоссе начиналась грунтовая дорога, некоторое время идущая параллельно асфальтовому полотну. Именно на эту грунтовку мотоцикл и свернул, для того чтобы начать стремительно нагонять повозку. Не смотря на откровенно дерьмовую ситуацию, Шерстяной, как и в случае с ночными шоссерами, в панику не вдарился, и голову от страха не потерял: вместо этого, он взял в правую руку ружье, и как только мотоцикл оказался в зоне поражения, почти не глядя, выстрелил в сторону преследователей. Результат одного единственного выстрела был весьма впечатляющим. Нет, он не пристрелил водителя, или главаря, оказавшихся в секторе обстрела! Его пуля просто попала в двигатель. Конечно, он не взорвался, окутав мотоцикл вспышкой слепящего огненного шара, как бы сильно этого не желал Владислас. Всё было намного проще - мотоцикл моментально сбросил скорость, а из пробоины, оставленной пулей, повалил такой густой дым, что из-за него водитель практически перестал видеть дорогу, что могло сыграть с ним злую шутку. В конечном итоге так оно и случилось - мотоцикл, управляемый практически ничего не видящим водителем, влетел в придорожную канаву и, едва не перевернувшись, замер у обочины. Оглашая округу трёхъярусными матами, грабители, в приступе неконтролируемой ярости, выпустили вдогонку по мчащейся на всех парах повозке ещё несколько зарядов, так и не настигших своей цели, а немного погодя, как дым, растаяли в сгущающемся вечернем сумраке. Лишь после этого Шерстяной начал понемногу сбрасывать скорость, для того чтобы дать отдых, взмыленным от изматывающего продолжительного бега, скакунам. Люберецкий ратник прекрасно понимал, что в эту ночь, из-за вероятности быть настигнутым разгневанными грабителями, Шерстяной останавливаться на ночлег не станет, и продолжит, пусть и неторопливое, движение по автостраде до наступления следующего дня. В подтверждение его прогноза, Шерстяной остановил повозку, тем самым дав фенакодусам небольшой перерыв, для отдыха, а сам начал монтировать на оглобле некий штатив, выдвигающийся вперед, как минимум, метра на три, на котором в последствии установил масленый фонарь. Не бог весть какое осветительное устройство, но если ехать не спеша, как, наверняка и планировал Шерстяной, то многочисленные опасности (по крайней мере большую их часть, так как сто процентную гарантию в этом гиблом деле не мог дать ни один, даже самый опытный, проводник, или сталкер) поджидающие повозку и её пассажиров в этом непростом пути, заметить, всё-таки, можно. 3.7 Очередное утро встретило Владисласа и его молчаливого соглядатая густым туманом. Попытки разговорить своего молчаливого стража так и не увенчалась успехом. Из придорожных кустов больше не вылетали разбойники на мотоциклах, а хищники попрятались по своим норам - короче, скота смертная. Ещё немного посозерцав однообразный, унылый, постапокалипсический пейзаж, Владислас вновь завернулся в шкуру и задремал.