Так что сами по себе обвинения Книжника не смущали. Не нравилась их форма — резкая, бескомпромиссная. Да еще и не на людях, а в каких-то застенках. Нельзя им дать почувствовать слабину. Как учил Зигфрид: нужно держать удар.
— Хватит угроз, — небрежно бросил Книжник. — Я все же не босяк какой, я советник, князем поставленный. Пока я не услышал ничего конкретного, не понял, в чем именно меня обвиняют. Так что извольте говорить со мной как подобает или…
Он и понять не успел, как полетел кубарем в дальний угол каземата. Попытался подняться на ноги — но не смог: перед глазами все плыло, а напротив уже склонялся тот самый рыхлый детина, с интересом пялясь ему в лицо. Протянулись толстые пальцы, увитые замысловатыми татуировками, и встряхнули так, что лязгнули зубы.
— Поставь его, Пахом, — с ленцой приказал опричник. Взял стилос, принялся что-то царапать на берестяном листке. Поднял взгляд на Книжника, которого с трудом удерживал в вертикальном положении рыхлый палач. — А лучше давай-ка его на лавку, а то шатается, аж меня самого укачивает… Вот так. Ну что, советник, уяснил, как не стоит разговаривать с княжим опричником?
Книжник не ответил. В голове звенело, и все красноречие вместе с уверенностью будто отшибло напрочь. Просто рухнул на лавку, пытаясь сообразить, что же только что произошло и где он находится.
— Вот так, — удовлетворенно сказал опричник. — Значится, поговорим по душам, ничего не скрывая. А то прикинулся, видишь ли, героем-освободителем. Думает, все уши развесили, поверили эдакому простому рубахе-парню, верно? Никто, мол, ничего не заподозрит. Ведь он — просто семинарист, зубрила да бессребреник, ничего ему не нужно, он даже Хранителем быть отказывается — такой он у нас святоша, а?
— Я не понимаю… — слизывая с губ капли крови, пробормотал Книжник.
— …А князь-то у нас добрый, верит каждому слову, все у него честные, все Кремлю добра да славы желают, — продолжал опричник, постукивая стилосом по краю стола. — Жаль, князь у нас весь в делах да заботах: нет у него времени присматриваться к каждому выскочке. Ну да ничего, на то мы и поставлены — чтобы опасность видеть да князя от нее беречь.
— Какую еще опасность? — тупо проговорил Книжник.
Опричник значительно помолчал, разглядывая подавленного узника. Затем неторопливо развязал тесемки на папке, извлек стопку разношерстных берестяных листков. Заговорил негромко, но раздельно и веско:
— Доносы на тебя имеются. Давно собираем. Вот, скажем, пишет уважаемый всеми наставник отец Никодим: «Не чтит обычаи, не уважает власть, все помышляет из Кремля улизнуть, да с врагами якшаться…»
— Но это же ложь! — воскликнул парень, — Он меня с малолетства недолюбливает!
— Что значит — ложь? С наставниками спорил? Спорил. Из Кремля подался вслед за иноземцем? Подался..
— Но это же ради кремлевского же блага! — Книжник ощутил какое-то болезненное бессилие. Он смотрел на этого человека за конторским столом, который просто выполнял свою работу — рутинно, со скукой. Он вроде бы даже не испытывал к арестованному особой неприязни. Ведь неприязнь можно испытывать к человеку. А он — просто строчка в очередном «деле».
Это был не просто опричник. Это была плохо знакомая ему бюрократическая машина, принципов и целей которой он просто не понимал. Единственное, что было ясно, так это то, что разговаривать с ней, доказывать что угодно хоть с пеной у рта — бесполезно. Все равно, что общаться с каменной стеной.
— Да-да, конечно, — сказал чиновник, неторопливо перебирая листы. — А вот что боярин Малюта пишет: «Дорвался до власти, по роду и чину не положенной, и князя смущает обещаниями туманными, лживыми. Да еще врагов у стен пригрел, почем знать — может, и заговор готовит, ибо, что там у этих вестов на уме, никому из честных бояр невдомек. Ибо общаются весты окаянные токмо через этого выскочку, и истинные их намерения нам неведомы…»
— Так этот Малюта сам отказался с вестами разговаривать, — мрачно сказал Книжник. — Мол, это ниже его боярского достоинства…
— Можно, конечно, считать, что все это поклеп, напраслина, — с готовностью кивнул опричник. — Но мы такая контора, что никаких бумаг не выбрасываем. Потому как все они могут оказаться полезными. И если до сего дня все это были просто бумажки, то теперь вырисовывается совсем иная картина. И картина, скажу я тебе, довольно интересная… Вижу я, ты вроде как ничего не понимаешь? Молодец, хорошо держишься. Ну так давай поиграем в эту игру. Я сам тебе все расскажу. Не возражаешь?