– Отзынь, Любомир.– Олег нахмурился.– Уйди в сторону, сопляк, не то сокрушу.
Спорить с одним из самых опытных воинов Кремля никто из троих не решился. Отодвинулись в сторону от двери за широкими спинами, приоткрыли. Дунай шагнул вперед, понимая, что все сейчас прояснится. Не ошибся.
В небольшой горнице, теплой и уютной, сидели двое. Меж ними стоял низкий и широкий стол, накрытый шитой скатертью и заставленный мисками и тарелками. Нос пластуна дрогнул, поймав сводящий с ума запах жареного мяса. Но лицо не дрогнуло, да и желудок удалось усмирить – не выдал слабость его хозяина жадным рычанием. Вместо бесполезного определения того, что еще было на столе у сидящих мужчин, Дунай решил присмотреться к ним самим.
Мастер Устин, командующий пластунами, и боярин Неждан, которого он помнил по редким посещениям княжьих палат. Знать его не знал, да и откуда простому недодружиннику-пластуну знать одного из близко приближенных к самому князю бояр? Кряжистые и заматерелые, глыбами сидели на низких стульях, занимая разом половину комнаты. Из-под кустистых бровей на Дуная пытливо уставился боярин Неждан. Устин же молча ковырялся в каких-то листах на столе. Молчали недолго.
– Выйди, Олег, и иди отдыхать. Любомиру скажи, что как кликну – так чтобы не медлил.– Неждан кивнул конвоиру Дуная.
То было нехорошо, подумалось пластуну, не пришлось бы ему на обратном пути драться разом с тремя ражими юнцами. Если он будет, обратный путь. Мало ли чего тут случится сейчас? Справиться с этими двумя, ходившими в самых сильных и бесстрашных бойцах, нечего было и думать. Да и возраст им не помеха, вон как мягко пересел на соседний стул Устин, даже не повернув головы. Эхма… что будет-то с ним теперь?
Олег мягко прикрыл дверь, и на какое-то время в комнате стало совсем тихо. Лишь еле слышно скреблась где-то под полом мышь, и трещали фитили свечей. Неждан сверлил глазами арестованного пластуна, Устин все себе переворачивал бумаги. Но он-то и нарушил тишину, заговорил, не поворачивая головы в сторону Дуная:
– Садись… пластун. В ногах правды нет.
Дунай сел на стул, стоявший рядом, положил руки на колени, приготовился слушать. Неужто-таки суд, тайный и скрытый?
– Вину свою осознал?
Дунай промолчал. Врать не хотелось, вины же за собой он не чувствовал.
– Гордый? Д-а-а-а…– протянул Устин, наконец-то повернувшись правой, изрезанной шрамами от когтей крысособак стороной лица.– Оно нам и неважно. Ты, бывший пластун Дунай, судом Перуновым и княжьим признан виновным в смерти жестокой и лютой четырех дружинников. Что тебя ждет, знаешь?
Дунай пожал плечами. Говорили про наказания многое. Боялся он только попасть к ученым монахам, которые могли использовать его для всяких своих хитрых опытов. За стеной оказаться одному было, конечно, не особо приятно, но этого Дунай не боялся. Работать же в Кремле… Ну работать так работать. Всяко лучше, чем сидеть в сыром каменном мешке и ждать незнамо чего. Хотя… оказаться без походов за стену? Пластун вздрогнул, представив себя в роли огородника. Без боя, без лука со стрелами, без Пасюка…
– Смотри-ка, Неждан, как спокоен наш преступник, а? – Устин недобро усмехнулся.– А что, может, и отправим его как мясо к нашим умникам, им материал всегда нужен. Что думаешь?
– Я бы и отправил,– бухнул Неждан, почесывая пятерней бороду.– Кабы не нужда в нем, выродке. Слышь, ты, понимаешь, про что говорю?
Дунай молчал и смотрел. Пугают? Да пускай пугают себе, страшнее бывало. Хотя от одной мысли об ученых монахах ему стало действительно страшно.
– Ладно, только время зря тратить, запугивать его.– Устин вздохнул.– Дунай, есть хочешь?
– Очень.– Пластун сглотнул слюну.
– Так садись и ешь. И слушай, а мы говорить будем.– Устин протянул ручищу через стол, хлопнув неожиданно побагровевшего Неждана по плечу.– Брат, не злись, он тебе нужен куда как больше, чем мне. Бери мясо, пластун, угощайся. Браги не наливай, возьми воды.
– Что насчет жуков-медведей, Мастер? – Дунай посмотрел на него.
– Занимаются, пластун. Твое дело сейчас не в жуках, тебе надо про свою шкуру думать. Да и есть ли те жуки? Говорю – садись и ешь.
Нет так нет, пластун лишь пожал плечами и посмотрел на стол. Приглашать дважды не пришлось. Дунай подвинулся к столу, схватил миску с жареными турьими ребрами, вгрызся. Густой и еще не полностью остывший сок потек по губам, обволакивая изнутри нёбо и язык тонкой жирной пленкой. Отче Перуне, владыка воинов, как же хорошо! Вода стояла рядом, холодная и чистая, с глубоких кремлевских колодцев. И хлеб, горячий и парящий, сводящий с ума тяжелым сладким своим ароматом. Даже если и идти сейчас куда в сторону Семинарии, так и… Не страшно, не на пустой живот.
– Ты, пластун, далеко захаживал.– Устин повернулся к нему.– Сам ведь мне про многое говорил, как возвращался. Да ты ешь, ешь. На вот, возьми кусок потолще, оголодал…
Кулак не выдержавшего все-таки Неждана грохнул по столу, чуть было не заставил Дуная поперхнуться.
Устин только вздохнул, не желая вмешиваться.
– Да чего ты его обхаживаешь, брат?! – Лицо боярина густо покраснело.– Нам от него дело надо, а не байки бабкины с небылицами. Сюда слушай, выблядок…
– Ты мою мать, боярин, не трогай.– Голос Дуная был спокоен.– Отец ее любил, не насильно взял. В память о нем не скверни их обоих поганью.
– Учить вздумал?! – Голос боярина вскинулся к потолку.
Дверь грохнула, впуская Любомира с Буривоем. Глаза злые, прищуренные, с переливающимся в них желанием добраться до ненавистного пластуна. Но Устин лишь нахмурился, и тех как ветром сдуло.
– Что-то ты, брат, никак не поймешь кое-чего, дай-ка я с ним поговорю.– Устин встал, мягко подошел к другу. Тот лишь дернул плечом, мол – ладно. А Мастер этого и добивался.– В общем, так, Дунай… есть у нас к тебе дело. Ты, пластун, хочешь свободы и честь свою попранную восстановить? Да и послужить одному из главных бояр Кремля? Ага, киваешь, ну так слушай. Знаешь Любаву, боярина Неждана дочку?
Дунай снова кивнул. Любава… ее-то он знал. Ну как знал? Красавицу-боярышню, статную, высокую и задорную бой-девку, мало кто не знал. А уж заглядывались на нее от мала до велика. Что говорить, сам Дунай смотрел на нее издалека и украдкой, когда возможность оказывалась. Бывало, что и мысли допускал лихие, что греха таить? Не его полета птица, что и говорить. Но хороша всем Любава Неждановна, ох и хороша. Пусть и приходится боярину дочерью названой, не родной. И странно, что ее сейчас вспомнил Устин.
– Пропала Любава, пластун.– Мастер стукнул кулаком по столу.– Тогда же, как погибли те трое, и пропала. Увязалась с дружинниками за стену, удаль показать свою, по нео пострелять. А назад и не вернулась…
– Говорил дуре-девке, не лезь, не суйся. Сколь раз говорил?!! – Неждан обхватил широченными ладонями лицо, сжал. Разом превратился из грозного думского боярина и княжьего советника в немолодого и до смерти переживающего потерю дочери отца.– Понимаешь, пластун, каково это, дочку потерять?
– Нет.– Дунай качнул головой. Неожиданно сильно заколотилось сердце, чего ожидать не приходилось. С чего, казалось бы? Не была ему никем Любава, а глядишь ты… И многое стало ясно, почти совсем.– Ее кто живой видел?
– Говорили дружинники, что сдернули ее с фенакодуса петлей. Потом набежали те нео, что за тобой гнались… Да что говорить, все ты видел, разве что про нее не знал. Помнишь же, какая рубка была лютая? Двое сумели вернуться, троих мохнорылые распяли на виду Кремля. А Любавы и след простыл. И что странно, как будто ждали их, заманивали даже. Она всю неделю на стене с дружинными была, стреляла. А тут мохнорылые совсем обнаглели, дразнили просто. А может, и верно, что заманивали, специально все подстроили, чтобы и ее обязательно из крепости вытащить. И тут ты, весь такой, спешишь в Кремль, она с юнаками и увязалась следом. И нет ее, не похвалялись ею нео, вот. Понимаешь, к чему клоню? Так что, пластун, должник ты мой. Дочка тебя шла выручать от смерти лютой. И не вернулась. А долг, Дунай, платежом красен.
– Я в подвале сижу и суда жду.– Дунай встал, поклонился. Не поясным поклоном, хотя Устину за вежливое обхождение и можно было. Так, нагнул голову.– Если за стену утеку, все, пиши пропало, назад дороги точно не будет. А здесь родина моя, пусть и крохотная, боярин. Предателем на ней слыть не хочу. Так что вели дружинникам меня назад вести.