Иголка знала, чего ждать, даже вовсе не удивилась. Рукой нам махала, чтоб за ней шли, только куда идти, не шибко понятно. Потопали мы, ешкин медь, ноги в каких-то ямах застревают, снаружи все перекошено, вроде шевелится что-то, а мороки гадские за нами полезли. Полезли — и сгинули, подергались маленько и пропали.
Не знаю, как рыжий, а мне совсем худо стало. Из глазьев слезы полились, с детства не плакал, ага. Из носа кровь закапала, сперва я даже не заметил. Потом не выдержал, пузо-то напрягать, вдохнул маленько и чуть не задохся. Дык будто не воздуху, а огня вдохнул. На рыжего рядом глянул — ешкин медь, у него на харе кожа слазит! Сколько мы так мучились — не знаю, трижды успел Факелу помолиться, уже хотел пообещать Спасителю, что к мамане домой вернусь, если выберусь…
Ясное дело, чуть — не считается. Иголка первой из тумана выскочила и сразу на пол грязный повалилась. Сидит, за веревку хватается, рот разевает, а веревка вокруг нее дымит. Я следом выпал, и тоже — бух, хорош вояка, коленки не держат. А кишка эта, что вокруг пояса, и впрямь раскалилась. Хорошо, что я твердый, а рыжему потом бока пришлось неделю мазать, обгорели все бока, ага. И харю пришлось мазать. Иголка-то умная, она веревку скинула. После уже рассказала про хитрости пасечников. По первости кидают в незнакомое Поле чурочку березовую, хотя и пчелы серые годятся. Ну чо, если сразу не сгорит, тогда можно рискнуть, веревку закинуть. Веревка та почти для любого Поля шибко вкусная, но Иголка так и не сказала, из чего ее тянут и чем промачивают. Пока Поле вкуснятину свою грызет, можно на куски порезать, обвязаться и насквозь пройти. Или отсидеться маленько, ежели Поле тихое и сытое. Но это уж кому как повезет.
Выходит, нам повезло, ага. Потому что мороки пропали.
Красная туча теперь болталась позади, перегораживая проход. И тихонько тянулась к нам толстыми прозрачными ножками. Видать, вкусные мы ему показались, с радостью бы дальше обедало.
Рыжий блеванул маленько, пока я от него кишку эту жирную отдирал. А еще все железное разогрелось. К примеру, нож не сильно, а «Печенег» — жутко раскалился. Еще немного — и патроны бы рванули! Голова ружье скинул, ножи отбросил, воет, обжегся, ага. Иголка железа почти не носила, хвала Факелу, зато кашляла, аж зашлась вся, бедная. Ну чо, я ей легонько по спине настучал, тут она кашлять перестала. Глазьями ворочает, ротом воздух хватает, точно рыба, и на меня некультурные слова шепотом хрипит.
— Охх, ты чего, ты ж меня чуть не прибил!
Я даже обиделся маленько. Хотел ей рассказать, как я двоих пацанов спас, костями рыбными подавились. Один, между прочим, с той поры вообще не кашляет, никогда, улыбается теперь все время.
Но рассказать я ничего не успел. Позади дважды щелкнуло, у меня сразу ухи вспотели. Знакомо щелкнуло, только кио так умеют.
— Хомо, стоять! Бросай пушку, и на колени!
30
НОВЕЙШИЙ ГАРК
Внутрях у меня стало пусто, и яйца вроде как съежились. Дык у кого не съежатся, когда на тебя с армейской пушкой прут? Сто второй лыбился противно, целил в нас из короткого автомата, но не с калаша. Автомат был старый, потертый, в шрамах. Я еще подумать успел — вот ежели патрон заклинит, я тогда успею… вправо прыгну, Иголку откину, мечом его по балде достану…
— Ты не успеешь, факельщик! — Кио ухмыльнулся одним плоским ртом, глазья его оставались пустые, быстро-быстро шарили по сторонам. — А ты, рыжий, еще потянешься — руку отстрелю. Хотя на тебя патрон-то тратить жалко.
Ну чо, встали мы на коленки, куда деваться. Голове особо стараться не пришлось, он и так разогнуться не мог. Поглядел мутно на вояк — и опять блеванул. Жалко, конечно, жратву-то переводить, только недавно позавтракали!
Я чуток огляделся — плохо дело, схорониться некуда. Ящики всюду разбитые, один на другом, из ящиков ржа сыплется, видать, пропало внутрях железо. Выход один только видать, на углу склада дыра, но там стоял Сто девятый.
Сто девятый кривил шею, у него тоже был автоматик, короткий такой, внизу проволокой зачем-то прикрученный. Сто шестой подошел к нам сбоку, схватился за печенег, хотел от меня оторвать, но тут же ручонки отдернул. Ясное дело, сталь-то в Поле раскалилась. Хорошо, что я твердый, а Голова с себя почти все железное поскидал. Ну чо, заржали мы с Иголкой, глядя как у дурня Сто шестого пальцы задымились.
Зря заржали, вояки обиделись.
— Твердый хомо, я мог бы тебя убить прямо сейчас, — сказал Сто второй. — Но это против наших правил. Как ты помнишь, мы не закончили поединок. Нас тогда очень попросили не убивать тебя.
Я сперва решил, что мне послышалось. В башке жутко гудело, губы болели и кровоточили. Губы все же у меня не выдержали, потрескались, там кожа-то тонкая. И веки вокруг глазьев страшно чесались.