Лан отдал погнутый меч раскрасневшемуся от жара пылающих горнов подмастерью кузнеца, сходил в трапезную за кувшином ледяного кваса, а потом поднялся к брату.
Ополченцы – пожилые пахари и мастеровые – стреляли в набитые опилками и тряпьем чучела нео, расставленные на площади на разном расстоянии от стены. Фузеи отчаянно грохотали, тяжелые пули высекали из площадной брусчатки искры. Все кремлевские мужики – ребята что надо. Никто в бою не струсит, Лану сразу вспомнилась та отчаянная оборона, когда на стене плечом к плечу стояли и дружинники, и стрельцы, и Хранители Веры, и ополченцы. Вот только не было у работяг врожденного таланта в обращении с оружием. У дружинников он был, а у них – нет.
Лан подошел к Светозару, отдал ему кувшин с квасом. Тот кивком поблагодарил, сделал несколько крупных глотков и поставил на не полностью восстановленный зубец стены. Среди ополченцев с фузеями оказался и Крив Чернорот – потомственный пахарь, отец Лана. Когда Лан был маленьким, Крив частенько колотил его всем, что только попадалось под руку, чувствуя, очевидно, чужую кровь. Люди судачили, что настоящим отцом Лана был дружинник Мечислав, от которого Лада – почившая мать Лана – родила своего старшего сына Светозара во исполнение указа Князя «О потомках». После того, как Лан выполнил задание на Арбате и был в награду зачислен в дружину, Крив разговаривал с ним подчеркнуто уважительно. Лан старательно отвечал той же монетой, однако каждому встречному-поперечному были очевидны натянутость и постоянный холодок в их взаимоотношениях.
Сейчас Крив даже не смотрел в сторону Лана. Пожилой пахарь стоял, вытянувшись, словно прилежный солдат. Его ухватистые ручищи сжимали фузею, а редкие седые волосы были взъерошены ветром.
– Огонь по команде! – заревел командирским голосом Светозар. – С дальнего конца шеренги! По одному! Пли!
Вновь загрохотали фузеи, а воздух стал настолько густым от кислого порохового дыма, что, казалось, его можно пить.
– Мимо! Попал-попал! Есть! – в коротких паузах между выстрелами Светозар отрывисто комментировал успехи и неудачи подопечных. – Мазила! Убил! Мазила и тупица! А вот ты – молоток! Попал!
Крив вообще пальнул «в молоко», и тяжелая фузейная пуля выбила облачко пыли из обветшалой стены ГУМа.
– Ты что – слепой? – рявкнул Светозар, но тут же переключил внимание на следующего ополченца. – Уже лучше, но все равно – косо! Нет, так не пойдет! Плохо!
Выстрелы стихли, ветер быстро очистил забрало от дыма. Светозар был недоволен. Он упер кулаки в бока и нахмурил брови. Низкая успеваемость учеников – вина наставника, ополченцы мажут, а краснеть перед воеводой предстоит Светозару.
– Лан, хотя бы ты им показал, как надо! – обратился старший брат к младшему. – Подай, так сказать, пример!
Лан не ожидал такой просьбы, но ломаться не стал. Взял с подставки два заряженных пистоля, подошел к бойнице, прицелился…
Солнце лупило прямо в глаза, неудивительно, что гражданские промахивались. Но в этом-то вся соль, нужно быть готовыми вести бой в любых условиях. Лан выбрал ближайшую мишень: почти бесформенное от времени и долгого использования на стрельбище чучело нео с деревянным ведром вместо головы.
Пистоли тяжелые, округлые рукояти покрыты мелкой насечкой. С одной стороны, оружие грубое и примитивное по сравнению со старинными пистолетами Макарова, Стечкина, Ярыгина. С другой стороны, было в них определенное благородство и привлекательность…
Щелкнул первый курок, вспыхнул, громко зашипев, на полке порох. Из дула вырвался яркий факел. Пуля угодила в надетое на чучело ведро. Разлетелись во все стороны щепки, показался фрагмент трухлявого черепа.
Щелкнул второй курок, и следующая пуля, прошив чучело насквозь, перебила жердину, на которую опиралась мишень. «Нео» завалился набок, ветер подхватил и разметал по брусчатке клочья выбитой шерсти. Ополченцы одобрительно загудели.
– Убил! – Светозар хлопнул Лана по плечу, а потом обратился к гражданским: – Вот! А ведь он, как и вы, вчера землю пахал!
«Не только пахал, – вспомнил Лан, потупив взгляд. – И в кузнице пот лил, и навоз за турами убирал».
– Дык… Светозар Мечиславович… – один из ополченцев – ряболицый дядя Завид – вытянул шею и произнес так, словно решил поведать величайшую тайну: – Всем известно, что наш Ланушка – дружинник по рождению и по праву, а то, что он в пахарях лямку тянул до своих семнадцати лет, – досадная ошибка.
На Крива жалко было смотреть. Его лицо побагровело.
– Это мой сын! – воскликнул пахарь, указывая внезапно задрожавшей рукой на Лана. – Лан – мой сын! Дружинник! Сокол! Мой! Никому не позволю лить напраслину!