Потом, когда Борис Николаевич станет баллотироваться в народные депутаты, он демонстративно пойдет записываться в районную поликлинику. И довольно критически отзовется о Четвертом главном управлении:
«Медицина — самая современная, все оборудование — импортное... А врачи, боясь ответственности, поодиночке ничего не решают. Обязательно собирается консилиум... К этим безответственным консилиумам в Четвертом управлении я относился с большим подозрением. Когда я перешел в обычную районную поликлинику, у меня вообще перестала болеть голова, стал чувствовать себя гораздо лучше...»
Борис Николаевич лукавил. Он прекрасно знал разницу между районной поликлиникой и той, что на Мичуринском проспекте. И свою семью, кстати, все-таки не оставил без квалифицированной медицинской помощи. Поход в районную поликлинику был предвыборным ходом, не более того. И отказ от служебной машины, когда Коржаков станет возить его на «Москвиче», и обещание уничтожить привилегии, как мы теперь знаем, тоже были частью борьбы за голоса избирателей.
Когда Ельцин ездил на общественном транспорте и заходил в районную поликлинику, это было ловким политическим ходом. Но он имел огромное значение для людей. Ельцин подтверждал убежденность людей в том, что так оно и должно быть, что высшие руководители не имеют права на какие-то привилегии. Поэтому умелый ход в политической борьбе произвел такое сильное впечатление.
Правда и другое: сброшенный с высокой должности, растоптанный и отвергнутый, лишенный многих привилегий, Борис Николаевич действительно посмотрел на жизнь высокого начальства иными глазами.
Горе многому учит. Как известно, за одного битого двух небитых дают. Когда идешь на подъем, оглядываться вокруг и относиться к окружающему критически чрезвычайно трудно. Поток увлекает, засасывает, испытываешь удовольствие от этого. А вот когда выпадаешь из потока, оказываешься на берегу или даже на дне, тут многое открывается, личные переживания подталкивают к критическому анализу. И Ельцин произносил слова, которые в тот момент, вероятно, соответствовали настроениям опального политика:
— Пока мы живем так бедно и убого, я не могу есть осетрину и заедать ее черной икрой, не могу мчаться на машине, минуя светофоры и шарахающиеся автомобили, не могу глотать импортные суперлекарства, зная, что у соседки нет аспирина для ребенка. Потому что стыдно.
Ни до, ни после Ельцин не отказывался от привилегий, связанных с высоким постом, принимал их как должное и оделял ими своих приближенных. '
Но ему открылась несправедливость советской системы, когда человеку на высокой должности положено все, а человеку без должности — ничего. И когда судьба зависит не от знаний, умения, опыта и таланта, а единственно — от воли высшего вождя. Два чувства отныне стали руководить Ельциным — желание вернуть утерянные власть и положение, расквитаться с обидчиками и стремление изменить несправедливую систему.
Почти целый год Ельцин прожил в состоянии тяжелого психологического стресса.
Работа в Госстрое его не интересовала. Он давно отошел от строительных дел, жил уже другими интересами.
Его непосредственным начальником был председатель Госстроя Юрий Петрович Баталин, кстати, выходец из Свердловска. Он сменил Игнатия Новикова, который когда-то учился вместе с Брежневым и которого новая власть отправила на пенсию из-за недостатков, обнаруженных при строительстве Атоммаша.
Баталин отнюдь не был рад появлению в своем ведомстве опального Ельцина. Вероятно, опасался, что это бросает тень на весь Госстрой. Самого Баталина высоко ценил глава правительства Николай Рыжков.
Годом раньше Госкомитет по делам строительства (фактически обычное министерство) был преобразован в Государственный строительный комитет СССР — постоянный орган правительства по руководству строительным комплексом страны. Он занимался и строительством, и промышленностью стройматериалов. В подчинение Госстроя был передан и Государственный комитет по архитектуре и градостроительству, который должен был следить за разнообразием архитектурных решений.
Главная задача состояла том, чтобы обеспечить к 2000 году каждую семью отдельной квартирой или индивидуальным домом. Пока не получалось. Государство не успевало, а кооперативное строительство сокращалось. Местная власть не хотела выделять землю под кооперативные дома, строители отказывались от сотрудничества, потому что требования к кооперативам были жестче, а привычные десять процентов квартир они не получали.